Златолюбие тевтонов было велико, но и щедрость их была не менее впечатляющей. В короле это качество должно было, по необходимости, быть таким грандиозным, чтобы никто не сомневался, кого называют «дарителем сокровищ». Самое худшее, что можно было сказать о правителе, это то, что он скуп. Сыновей Эйрика Кровавая Секира ненавидели и презирали по всей Норвегии потому, что они хранили свои деньги, зарыв их в землю, «подобно ничтожным крестьянам». Частью королевской удачи было желание и умение одарять своих подданных сокровищами; так люди в поэме «Беовульф», узнав о скупости короля, сделали вывод, что его пожирает изнутри отсутствие удачи. В монархической Норвегии, вероятно, считалось, что присвоение себе привилегии щедрости является узурпацией королевских прерогатив, но щедрость в определенной степени была необходима всякому большому человеку. По мнению северян, она служила свидетельством того, что человек считает свою удачу такой большой, что способен укрыть под своим крылом множество людей.

Эти два противоположных качества, характеризующие отношение северян к золоту и богатству, никак не смягчались индивидуальной психологией. Любой из них по отдельности мог достичь совершенства, почти неведомого нам, не обращая внимания на суждения других; щедрость вовсе не осуждала и не отменяла любви к золоту, даже если она доходила до того, что мы называем жадностью. Когда радиусы проходят почти параллельно друг другу, центр находится очень глубоко. Самые резкие контрасты в жизни людей отмечают глубочайшее единство.

Люди очень жалели, что золото не обладает способностью лечить болезни. В «Саге о Вёльсунгах» находим такие слова: «Дайте ей золота и усмирите этим ее гнев» – так Гудрун, плача, жаловалась Сигурду, что Брюнхильд вынашивает планы мести, и все с ужасом ждали, чем кончится дело. Но Брюнхильд была выше всех женщин и презирала их слабости, поэтому ее не могли тронуть обещания озолотить ее.

Зато Эгиль нашел успокоение в золоте – оно помогло ему пережить потерю брата Торольва. После битвы при Винхейд скальд, сгорая от гнева, сидел на пиру в зале короля Адальстейна, не выпуская из рук оружия. Эгиль то вынимал, то снова вкладывал свой меч в ножны, сердито двигая бровями; он не стал пить, когда ему поднесли кубок с брагой, пока наконец Адальстейн не снял большое красивое запястье со своей руки и не передал ему через огонь на острие меча. Эгиль протянул свой меч и принял дар. Только тогда брови Эгиля расправились и он смог насладиться брагой. Адальстейн прибавил к кольцу еще много серебра, и Эгиль обрадовался этому. Он разразился стихами, каждая строчка в которых говорит о его противоречивом нраве: