Теперь мы можем заняться поисками богов там, где их действительно можно найти. Они присутствуют в качестве силы в событиях истории и как действующие лица в жертвоприношениях. Когда председательствующий действует и говорит; когда его товарищи следуют за ним, поднимая рог; когда певец поет свои песни – все эти люди способны зримо представить события прошлого, потому что все они превращаются в древних героев, совершают их подвиги и включают своих товарищей в поток событий, как активных участников. И не важно, проявляют ли они внешне свое участие или нет. Поэт и участник ритуала так же являются субъектами поэмы, как и ее герой, и не менее его ответственны за удачный исход попытки победить великанов или врагов. Каким станет прошлое в грядущих днях, зависит от победы или поражения перед жертвенной чашей.

Подобный взгляд предполагает совсем иной тип истории и совсем другую поэзию, чем наша. В действительности древнюю историю невозможно перевести на современный язык потому, что это не теория, а опыт. Утверждая, что эта проекция реальности на экране прошлого лишь пародия, мы объявляем нашу систему единственно верным изложением истории. История всегда изменяется настолько, насколько ей позволяет ее гибкость, но она не менее постоянна, поскольку имеет в своей основе трезвое ощущение реальности клана и его предков и прекрасно понимает, что предков и их дела выдумать нельзя.

Чтобы активировать события прошлого, необходимо иметь само прошлое, содержащее описанные события; чтобы оживить предков, необходимо иметь на это право. Это право, как было уже много раз показано, в примитивном обществе не было формальным, оно было хорошо лишь тогда, когда доказывало, что это факт. Но достижения принадлежат не отдельным людям, а хамингье клана, проявлявшейся в действиях отдельных людей. Благодаря этому подвиг может переходить от одного героя к другому в рамках их родства.

То, что мы называем поэзией и мифологией, есть не что иное, как история. Но осознать значение легенды в таком виде, в каком ее рассказывали во время праздников, было совершенно недостаточно, чтобы понять слова, произнесенные или пропетые; ушам должны были помогать глаза. Для самих участников праздника история состояла из действий, которые дополнялись соблюдением формальностей, и стихами. Это говорит о том, что мы не сможем понять значение одних только слов или одних только действий. И то и другое должно быть взято вместе, чтобы получилось целое. Именно эта двойственность и обуславливает фрагментарность и неясность всей древней и примитивной поэзии до той поры, пока она не утратила связи с празднеством жертвоприношения и не начала независимую литературную карьеру. Даже если настроиться на совокупное восприятие действия и слова, нам, возможно, будет трудно понять цель поэмы без дополнительной помощи, поскольку участники блота не разыгрывали драму, а переживали каждый акт пьесы. Замысел жил внутри всех присутствующих, как нечто очевидное, и ритуал блота нужен был лишь для того, чтобы вызвать прошлое и открыть ему путь в новую жизнь. Для нас эти сцены – не что иное, как цепочка отдельных моментов пьесы, идущей на невидимой сцене и в моменты самой напряженной концентрации прорывающей завесу.