С другой стороны, не надо надеяться, что мы сумеем обнаружить в церемониальном действе непрерывное повествование, движущееся последовательно от акта к акту или от эпизода к эпизоду. Применить к ритуальному рассказу слово «драма» можно лишь с учетом исторического контекста, поскольку и комедия, и трагедия вышли из ритуального действа в эпоху упадка религии; используя современный термин «драма» по отношению к обрядам религии, мы должны придать этому слову новое значение, поскольку в ритуальных действах тех времен отсутствуют все элементы современных пьес. Современная драма развивается в рамках драматического целого; драматическая наполненность поэтического субъекта демонстрирует нам свою силу, проявляясь в последовательности следующих друг за другом событий. В примитивной драме тема определяет ход всего спектакля, словно вездесущий дух, являющийся в каждом акте и превращающий каждый эпизод в драму, сконцентрированную в самой себе. Хотя любой обряд мог заключать в себе определенное значение и вносить свой вклад в развитие всего сценария, он тем не менее вдохновлялся общей идеей, так что для посвященных людей в каждом действии и в каждой фразе проявлялась вся легенда целиком.

Значение действий не зависит от исторической позиции исполнителя. И хотя в представлении можно прибегать к лицедейству, сам ритуал обладает огромной силой внушения, и для зрителя нет никакой нужды отделять его от других видов драматических представлений: подражательных или символических, согласно нашей современной классификации. Фактически примитивная драма никак не зависит от людей-исполнителей; иными словами, в ней не существует четкой границы между актерами и реквизитом. Бог может предстать перед участниками действа и человеком во плоти, и религиозной утварью, во время представления он может переходить из одного состояния в другое; драматические персонажи – это всего лишь хамингья в своих различных проявлениях; она действует и через людей, и через их реликвии безо всякого различия. Молот Тора, кубок из черепа жертвы и сама жертва во время последовательных этапов жизни и смерти – такие же персонажи, как и люди, которые ставят их в различные положения. Выражаясь драматическим языком, это означает, что сущность и движущая сила ритуала заключается вовсе не в актерах или в тех, кто произносит речи, а в их словах и действиях.

В то время как современный театрал получает удовольствие от возможности быть посвященным в чужие чувства и страсти, драматическое напряжение и радость, которые испытывал человек во время жертвоприношения, и урок, который он получал, возникали оттого, что он считал себя частью происходящего. Сцена находилась в душе участника блота, и не важно, исполнял ли он ритуальные действия или просто помогал совершать обряды, он был полноправным героем драмы, а не бессловесным зрителем. Сцены, разыгранные перед его глазами, составляли важнейшую драму жизни, и благодаря этому мы начинаем понимать, почему каждый акт этой драмы смотрится с неослабевающим вниманием, а малейшая ошибка в жесте или в словах вызывает у всех участников ритуала недоумение и протест. Рог, который создал все прошлые и будущие события, стал судьбой людей и проверкой их на праведность, поскольку изъян в удаче или характере человека мог проявиться в самый ответственный момент и заставить его произнести фатальные слова. Мы знаем, что осушить кубок было делом одной минуты, поэтому уважаемые люди вынуждены были удаляться от двора, когда им не удавалось выпить минни одним духом, а потому нам понятен весь позор поражения, которое потерпел Тор в доме великана Утгарда-Локи, когда вынужден был отдать рог, не выпив его до дна. Вскоре выяснилось, что победа, одержанная великанами, была колдовским наваждением. Им удалось победить Аса-Тора только потому, что они подсунули ему рог, конец которого уходил в море. Но в тот момент, когда Тор после третьей попытки вернул рог обратно, он почувствовал, что его удача и божественность пошатнулись под злорадными взглядами великанов («Видение Гюльви»).