Идентичность культового праздника и драмы приводит к тому, что каждое действие, необходимое для практических и ритуальных целей, находит выражение в сценах драмы. Движение руки, сверкнувший нож, заклание и расчленение жертвы – каждый этап является частью действа. Как следствие этого, посторонний наблюдатель никогда не сможет сразу понять значения жестов; понимание происходящего будет состоять из случайных догадок, если не будет основано на информации, переданной ему посвященными.

Ритуальная драма преимущественно состоит из символических актов и никоим образом не представляет реальные события. Со временем символические акты сменились подражательными жестами и позами, отчасти напоминающими сценическое движение в современном театре. Различие между символизмом и реалистической мимикрией неприменимо к ритуальной драме, и даже слова «символ» и «символизировать» ведут нас по ложному пути, поскольку подразумевают вымышленные или случайные параллели между формой и идеей. Далее слово «символ» будет служить лишь практическим целям обозначения драматических жестов и объектов, смысл которых непонятен для непосвященных.

Наша формулировка «праздник – это драма» подразумевает еще одно следствие – провести линию, соединяющую ритуальных актеров и ритуальные предметы, невозможно. Бог может быть воплощен человеком, но не менее вероятно, что он появится в форме бараньего черепа, рога или любого другого предмета, хранящегося на месте жертвоприношений, и в этом обличье сыграть свою роль, как сакральный атрибут в руках людей, приносящих жертву.

В классической культуре действие и речь в драме едины, так что ни один из этих компонентов не может выпасть, не разбив всю драму на куски или полностью ее не уничтожив. Современная пьеса отличается от классической тем, что читатель может узнать историю ее героев, просто прочитав текст. Пьеса играется для того, чтобы продемонстрировать события, заключенные в словах. В ритуальной драме слово и действие неразрывно, одно без другого не способно превратиться в жизнь.

Тема и цель ритуальной драмы развиваются в легенде, которую можно назвать сюжетом пьесы. Наши исторические события движутся в хронологическом порядке, а классическая история зависит от вечного творческого воспроизведения, действующего во время праздника и приводящего к произведению повседневной жизни; или же прошлое сохраняется как серия фактов, собранных раз и навсегда, и неизменных, нанизанных на нити дат, словно сушеные ягоды, тогда как классическая история живет и дышит, всегда актуализуется в новые гармонии опыта, как это происходит в живых существах. Именно эта история и проявляет себя в драме или легенде. Оба вида опыта создают свою собственную форму в соответствии с его потребностью. Очевидно, эти формы невозможно измерить по отношению друг к другу. Так что никакой анализ, никакая формула или теория относительно того, что мы называем примитивным мышлением, не может преобразовать легендарную историю в хронологическую запись. Толкования мифов, данные европейскими учеными, не выдерживают критики, поскольку аналитик наивно наделяет рассказчиков этих мифов своим собственным историческим чувством, как будто классический человек мог покинуть свое тело и посмотреть на себя со стороны. Этнолог рассматривает миф как часть фигурального прикрытия или замены и ищет корень факта за завесами мифической фантазии, как будто думает, что «примитивный человек» способен проверить свои собственные идеи и чувства с совершенно неестественной для него точки зрения и только придает этим идеям неадекватные формы из-за нехватки времени и возможности развивать свои умственные способности. Как только исходный характер легенды будет признан, мифология обретет новый аспект и раскроет себя как собрание ценных «исторических документов».