Энглер показал «беретту».

Бэбкок застыл.

— Помнишь, что я тебе говорил?

— Не делай этого, сынок.

— Я тебе не сынок, папаша.

Энглер нажал на спусковой крючок, взводя курок. Второе нажатие на крючок — и раздался громкий хлопок выстрела. Бэбкок отлетел назад в «козлиный рундук», взмахнув руками, тщетно пытаясь ухватиться за переборку. Он упал на палубу, оставляя ярко-алый след.

— Что... что... — воскликнул полностью проснувшийся матрос. — Ты убил старшину!

— Болван, он работал на врага. — Энглер склонился над Бэбкоком. Глаза старшины были раскрыты, губы шевелился, но из продырявленной груди вырывался лишь хриплый свист. — Я держу свое слово.

— Энглер!

Радист обернулся к моряку.

— Несколько долбаных офицеров подняли бунт и арестовали командира, а теперь они ведут корабль в Россию. Я этого не допущу.

— В Россию?

— В Сибирь. Ты со мной или ты тоже предатель, твою мать?

Матрос не отрывал взгляд от пистолета.

— Я с тобой.

Бам-Бам не слышал выстрел, но от системы слежения за собственными шумами «Портленда» этот звук, естественно, не укрылся. Однако сейчас, когда изувеченная лодка шла со скоростью десять узлов, смятый нос скрипел и дрожал, громкий хлопок стал лишь одним из тысячи новых незнакомых звуков, с которыми приходилось иметь дело системе.