19. ПЬЯНА

— Васька, струсил ты, что ли? Пес! Слышишь, наши бьются, а ты?! — Дмитрий Костянтинович, прискакав в передовой полк, осадил коня, замахнулся плетью на сына.

Кирдяпа и ухом не повел:

— Успеем, батюшка, успеем! Пущай сначала московский–то воевода один с татарами подерется.

— Ты в своем уме, Василий?! — Князь даже задохнулся. — Продал! Своих продал!

— Каких своих, батюшка? Москвичей, чай. — Кирдяпа смотрел кругом, ища поддержки, но люди отворачивались от него.

Василий хлестнул коня.

— Полк…

— Стой! — Борис Костянтинович схватил его за плечо, рванул назад. — Стой, вор! Полки поведу я!

Оттиснутый к краю дороги, Василий смотрел, как рать за ратью нижегородские, городецкие, суздальские полки устремлялись вперед, в битву.

…Булат–Темир, сдуру, что ли, повернул все орды на московский полк. Удар княжеских полков пришелся в тыл и, видимо, был нежданным.

Хизр метался среди бегущей орды, хлестал лошадей, людей, кричал, надсаживая глотку.

Куда там! Под напором русской рати орды смешались и, не принимая боя, повернули вспять.

Увлекаемый потоком людей, Хизр вдруг столкнулся лицом к лицу с Булат–Темиром. Старик мгновение смотрел на трясущиеся жирные щеки хана, потом схватил его за грудь.

— Бежит орда! Без боя бежит! Слышишь ты, Чингис–хан новоявленный?

Булат–Темир — как тряпочный.

Хизр только тут понял: не Булат–Темир, а он сам выдумал себе Чингис–хана.

Отшвырнув хана, старик опять кинулся в гущу бегущих орд. Нет! Не останавливать. Не поворачивать их. Шкуру свою спасать. Скакал в тесноте, уронив голову на грудь.

«Времена Чингис–хана! Времена Бату–хана! В трусливом сброде непобедимые орды увидал!»