— А спутники Булат–Темира? — спросил Мамай.

— Перебиты.

— А ты как же ушел?

— Я — Хизр, — тихо, но значительно, с напором ответил старик.

Мамай только глазом на него повел.

— Теперь куда же?

— Теперь к тебе пришел. Я еще не потерял надежды вновь увидеть времена Чингис–хана. Я еще увижу, как ордынские лошади будут топтать камни Кремля Московского, — помолчал и, глядя прямо и ясно в глаза эмиру, промолвил: — Потому и пришел к тебе.

Мамай, будто не поняв:

— Значит, быть нашему Абдулле–хану новым Чингисом? Что ж, тебе видней, мудрый Хизр.

Все так же не сводя глаз с эмира, Хизр возразил:

— Нет, нет! Я говорил не про Абдуллу.

Мамай в это время поднял голову, прислушиваясь. К юрте подошел Абдулла–хан, за ним тесной кучкой шли его нукеры.

— Эмир, — голос хана юношески звенел, — ты принимаешь гостем беглеца из орды Булат–Темира! Ты удостаиваешь его беседой! Я прикажу его…

Мамай всем телом повернулся к Абдулле.

— Повремени, хан! Не отдавай приказаний, которых нельзя выполнить! Или не видишь, мой гость — святой Хизр? Тебе ли выбирать юрту, в которую он входит гостем?

Абдулла топнул и, круто повернувшись, пошел прочь.

Хизр не упустил, углядел, каким холодным, недобрым взглядом проводил его Мамай.

21. ПОБЕДИТЕЛИ

21. ПОБЕДИТЕЛИ

Из–за расступившихся сосен людям открылись шири и дали. Под синим небом, на котором сказочными башнями громоздились, уходили ввысь белые клубы облаков, залитая солнцем, зеленея бесчисленными садами, раскинулась родная Москва. Выезжая из леса, люди невольно придерживали коней. За знакомыми кольцами улиц, над серым деревом изб, над узорной пестротой теремов, над блестящими, лужеными главками церквей, церквушек, часовенок, над всем привычным обликом Москвы, венчая Боровицкий холм, сиял под ярким солнцем сбросивший строительные леса белокаменный Кремль. Над стенами высились могучие боевые башни. Чуть дрожали их отражения в текучем зеркале реки Неглинной.