— Не обдерешь, боярыня. Сказал я правду.
— Ну, а коли правду, коли ты мне тайну булата откроешь — озолочу.
Фома опять захохотал:
— Пошто? Кому я, золоченый, нужен? — Разжал кулак, выпустил муху, пробормотал: — Вот и разорвал шмель паутину! — Потом сказал сурово, деловито: — Ты, боярыня, не сулись. Меня на посулы не купишь, да и не обещал я тебе тайну булата открывать…
И так же деловито откликнулась Паучиха:
— Половину долга тебе прощу!
— Это за тридцать три рубли тебе тайну продать? За весь долг тайны не открою!
Грозно нахмурилась Василиса, но все же спросила:
— Чего же ты хочешь?
— Приставь мне молотобойца из пленных москвичей. Твоих людей мне не надобно, ибо булатные мечи ковать тебе буду, а тайны булата, сказал, не открою, не прогневайся. Чаю, и без тайны тебе корысть будет великая.
Старуха хмуро глядела на Фому: «С холопом, с рабом торговалась, стыдобушка!» — Спросила, как оборвала:
— Когда первый меч скуешь?
— Недельку дай на разгон. Приспособиться надо.
— Быть посему! А как меч будем испытывать?
— Известно, как булат пытают. Ты плат кинешь, а я его на лету рассеку.
— Рассечешь?
— Рассеку!
— Ну, смотри, берегись! — Пошла вперевалку к возку, а Фома прищурился, сказал ей вслед, будто так, без умысла, будто само вырвалось:
— Эх! И здоров шмель! Лопнула паутина!