Запомнился, ой как запомнился Бориске путь от Москвы до мордовских лесов. Толпа кабальных холопов на осклизлой дороге, хмурь осеннего неба, хмурые лица владычных молодцов вокруг. «Поглядеть на них — монахи, иноки смиренные, а чуть шевельнется такой инок — и сразу звяк стали слышен. Еще бы не звенеть, коли подрясники у них поверх брони надеты, шлемы клобуками прикрыты. Знать волка и в овечьей шкуре. В руках, небось, у них копья, на бедрах мечи аль сабли висят. Копейщики копейщиками и останутся. Одно слово: владычные робята! Владычные!..»

И в монастыре был владычный люд, но иного склада. Игумен, выйдя к холопам, первым делом благословил их, потом тихим, ласковым баском приказал:

— А ну, мужички, у кого жены есть, отойдите одесную, холостежь и вдовцы ошуюю подайтесь.

Толпа загудела тревожно. Кто–то решился спросить:

— Отче чесной, пошто?

— Расходитесь, голуби, расходитесь, как сказано, — негромко откликнулся игумен.

Люди заметались. Хоть и нет, и не было у тебя жены, а попробуй отойди ошуюю! Боязно! Вестимо, на Страшном суде ошуюю грешников погонят прямиком в адское пекло. Небось, монахи людишек так же делят. Нет, уж лучше одесную податься…

Только несколько молодых парней отошли налево. В последний миг переметнулся к ним и Бориско. «Хитрит монах, — подумал он, — так я ж его сам перехитрю!» И перехитрил, хоть не монаха, а свою судьбу.

— Вот и славно, вот и добро, касатики, — подлил медку игумен, — всю холостежь мы поженим, дабы жили они без блуда, жили в законе, трудились и плодились к вящей пользе святой обители отныне и вовеки веков. Есть у нас девки молодые, есть вдовицы нестарые. Немного, но есть. Бабенки на наделах сидят, им без мужиков никак, да и обители чистый разор от земли пустопорожной. А про вас, мужички, — обратился он к стоящим направо, — свободной землицы не припасено, не прогневайтесь. Будете лесок под пашню рубить.

Толпа угрюмо молчала.

«Обошел, перехитрил! Придется теперь кровавым потом умываться, отвоевывая землю у лесных дебрей, а что поделаешь? Не говорить же монаху, что соврал, что нет у тебя жены. Поверит он! Жди! Небось, сразу скажет:

— Ты что же, двоеженцем стать хочешь? Иди–ко поклоны бить, грех замаливать… — Нет уж, лучше так, все равно свободных бабенок в монастырских деревнях, видать, нехватка».

Бориско беззвучно смеялся: «Полезли в праведники, подались одесную, теперь поработайте, потрудитесь, бог труды любит, а нам, грешным, и бабеночка и пашенка достались…»

Бориске сразу приглянулась молодая черноглазая вдовушка, к которой привел его послушник.