Помимо профилактики потенциальных преступлений, трудовые сельскохозяйственные лагеря действительно вносили весомый вклад в перевоспитание своих обитателей. Ведь несмотря на формальное лагерное клеймо «беспомощно тонущего осадка», сами лагеря не подразумевались как пристанище для навечно изгнанных, отторгнутых от социального тела людей. Напротив, согласно исследованию Джона Филда, конечной целью объявлялось «тяжелым физическим трудом закалить юные души» и «перековать» их для участия в общей трудовой жизни [Field 2009]. Впрочем, экономист Викторианской эпохи Альфред Маршалл строго напоминает, что все же главной целью лагерных организаций являлась сегрегация «развратников и их потомков» в целях охранения жизненного пространства для более «благонадежных» общественных классов [Reisman 1987: 439].

Колонии-поселения, надзорные учреждения и лагеря для «преступных каст»

Колонии-поселения, надзорные учреждения и лагеря для «преступных каст»

Трудовые лагеря в метрополии так или иначе затрагивали относительно скромную долю населения. В колониях же дело обстояло совершенно иначе: количество «опасных классов» там позволяло системе принудительного массового заключения развернуться в полной мере, выстраивая, как выразился Франц Фанон, «мир изолированных отсеков» [Fanon 1963: 27; Фанон 2003: 18]. Подобно тому как работные дома в метрополии предложили свои стены в качестве места надежно контролируемого содержания подозреваемых групп (пусть даже так никогда и не осужденных), еще ранее устроенные «учреждения по надзору» за аборигенами в Австралии и Северной Америке существенно обогатили британский опыт массовой концентрации колониального населения в ограниченных пространствах.

Популярные в имперском сознании мнения о расовом (прилагающемся к классовому) превосходстве вкупе с приматом имперской воли к завоеванию и оккупации интересующих ее территорий придавали дополнительный импульс развитию лагерной системы. Подробно исследовавший эту эпоху историк Коул Харрис отмечает, что колониализм, «особенно проводящийся через создание новых поселений, всегда имеет целью перемещение прежнего населения с родной земли и переход ее в руки новых хозяев» [Harris 2002: xxiv]. Ради полного истребления – как в случае с резервацией Вибаленна, положившей конец тасманским аборигенам[475], – а может, во имя «удержания, попечения и удаления» местных жителей от «цивилизации, которой они не понимали и в защите от которой нуждались», – как с аборигенами в комплексе поселений Кэхлин[476], – но так или иначе Британская корона считала необходимым разделять население с обжитой им землей [Madley 2008; Moses 2004: 3–48; Wells 2000: 64]. Уже совсем скоро охраняемые лагеря и резервации, «устроенные таким образом, чтобы поддерживать порядок, при этом регулярно пополняясь», показали себя действенным средством препарирования и управления колониальным миром со всей массой странных (а значит, и потенциально опасных) его обитателей [Attwood 2000: 44]. Пусть иные лагеря и создавались из благих – гуманистических ли, христианских ли – побуждений, но все равно в итоге сводились к совершенно имперсоналистическому подходу, разгулявшемуся до «мрачных бараков, оцепленных колючей проволокой», в XX веке. Кроме того, обеспечивая неустанный надзор и действенное наказание, пусть и оправдываемое необходимостью защищать самих лагерных обитателей, система в первую очередь оберегала триумвират столпов цивилизации – «труд, чистоту и порядок» [Wells 2000: 67]. Сторонники лагерей ратовали за «собирание» местного населения в охраняемых комплексах, поскольку лишь благодаря «бдительному присмотру и опеке возможно предотвращение распространения заболеваний, дабы аборигены не выработали отвращение к работе» [Wells 2000: 67].