В конечном счете спор о том, чем объяснять ГУЛАГ – политическими функциями или экономической эффективностью, – проблема курицы и яйца. Сторонники того, что становление системы обусловлено политическими репрессиями, утверждают, что советское руководство только позже осознало, что лагеря могут дать экономически полезную рабочую силу. Те же, кто подчеркивает роль экономики, уверены, что с самого начала советское руководство намеревалось массово использовать трудовые ресурсы для освоения далеких районов с неблагоприятными погодными условиями и сильно пересеченной местностью. Они считают, что политические чистки ужесточались из-за экономических потребностей. Решение вопроса, что было первично, а что вторично, выходит за рамки данного исследования[622]. Обе стороны признают, что рабочая сила ГУЛАГа использовалась в реализации национальных проектов по индустриализации страны и его важность для экономики отрицать нельзя.

Северокорейские лагеря не сделали такого вклада в индустриализацию страны, какой сделал ГУЛАГ для СССР. Рост количества концлагерей в Северной Корее явно соотносится с укреплением власти и ее передачей правящим режимом Кимов. Но экономика КНДР с конца 1970-х до середины 1990-х переживала спад, потом был кризис, несмотря на расширение лагерной системы, что позволяет предположить отрицательное или незначительное соотношение между этим расширением и экономическим развитием страны. По сведениям, полученным от беженцев, в лагерях в небольших количествах производили товары широкого народного потребления, такие как бакалея, одежда и мебель, то есть Пхеньян не использовал заключенных на грандиозных стройках, сравнимых с Беломорканалом в Советском Союзе[623]. Наоборот, вид промышленной деятельности каждого концлагеря преимущественно зависел от его местоположения. Например, в районах, богатых полезными ископаемыми, заключенные работали на рудниках. В других местах они занимались сельским хозяйством или скотоводством [Yoon 2011: 334–337[624]]. Лагерная экономика КНДР, судя по всему, в основном производит товары широкого потребления для страны, а также занимается самообеспечением [Yoon 2011: 333]. Ее вклад в экономику страны даже не стоит и сравнивать со вкладом ГУЛАГа [Oh 2012: 345].

Если сравнить территорию Северной Кореи с территорией Советского Союза, понятно, что необходимости в грандиозных стройках, таких как Беломорканал, или в освоении просторов, вроде Сибири, там не было. Хотя беженцы из Северной Кореи ссылались на слухи о том, что заключенные участвовали в строительстве таких сооружений, как дамбы, подземные туннели, атомные или иные военные сооружения, но экономическое влияние этих строек вряд ли сопоставимо с влиянием ГУЛАГа на индустриализацию в СССР[625]. Вместо этого КНДР смогла мобилизовать широкие народные массы в качестве рабочей силы, как это сделал Китай во время Большого скачка. Северная Корея приступила к осуществлению кампании «Чхоллима» в 1957 году, что явилось началом стремительной индустриализации с массовой мобилизацией населения[626]. Под лозунгом «Один за всех, все за одного» мобилизовывались все имевшиеся рабочие силы всех секторов промышленности. Учитывая масштабы мобилизации, небольшой размер страны и высокую плотность населения, кажется вполне вероятным, что правительство КНДР не смешивало политзаключенных с гражданами, чей трудовой вклад назывался героическим или революционным. Хотя когда-нибудь архивные данные и прольют свет на этот вопрос, крайне маловероятно, что вклад северокорейских лагерей в индустриализацию окажется сопоставимым с вкладом ГУЛАГа.