Гетто было плотно окружено войсками СС. Войти в него не представлялось возможным. Реня присматривалась, ловила слухи, старалась увидеть все, что могла. Внутри немцы находили бункеры и расстреливали людей на месте. Четыре дня они беспрерывно заталкивали евреев в вагоны для скота, обстреливали гетто со всех сторон. Еврейская милиция на носилках выносила раненых и мертвых, прикрытых тряпками. По улицам немцы гнали к поездам скованных друг с другом наручниками молодых людей, словно преступников, лягая их сапогами по ногам. Это были юноши и девушки, пытавшиеся бежать, но поляки поймали и сдали их. Гестаповцы в штатском носились по городу, как бешеные псы, проверяя документы, заглядывая каждому в лицо, выискивая новые жертвы.

Потом Реня увидела открытую площадку неподалеку от вокзала, по ту сторону барьера. Там стояла толпа людей. Среди них были ее друзья. Поляки глазели на них, на этих «преступников», словно те были животными в зоопарке. Ее товарищей, любимых ею людей окружали бандиты с винтовками, кнутами и револьверами.

Сары нигде не было видно.

Реня едва держалась на ногах, почти теряла сознание. Она знала, что нужно убираться отсюда как можно скорее: если у нее проверят документы – ей конец.

«Но, – писала она позднее, – в тот самый момент я чувствовала, как мое сердце превращается в камень; как я могла уйти, ничего не узнав о судьбе самых близких мне людей?» Она наблюдала, как ту единственную семью, которая у нее еще оставалась, уводят на смерть. Огляделась – все бесполезно, ей не проникнуть в гетто. «В душе я понимала, что моя жизнь потеряла всякий смысл. Зачем жить, когда у меня отняли все – семью, родственников, а теперь и любимых друзей». Один раз она сумела начать жизнь сначала и теперь была готова рисковать всем ради своих товарищей. Ради сестры.

«Какой-то демон внутри меня подсказывал положить конец и моей собственной жизни, – вспоминала Реня. – Но потом мне стало стыдно за свою слабость. Нет! Я не стану собственными руками помогать немцам делать их грязную работу!» Вместо этого мысли ее обратились к мщению.

Реня бесцельно побрела по улицам. Теперь у нее не было дома – вообще никакого дома.

Для нее осталась одна дорога – назад, в Варшаву. Но как? Следующий поезд будет только в пять часов утра.

Реня Кукелка стала последней выжившей связной «Свободы»[723].

* * *

К трем часам дня, проведя в пути всю ночь и полдня, Реня была физически уставшей и морально сломленной, она уже не помнила, когда ела в последний раз, и не могла думать ни о чем, кроме хлеба. Но хлеб можно было получить только по продовольственной карточке. Войти в магазин без нее означало навлечь на себя подозрение. Вдруг она вспомнила об одной знакомой нееврейке, дантистке докторе Вайс из Сосновца – города, находившегося милях в четырех к западу от Бендзина.