– Мне было видение, очень странное, что-то вроде снов Фредди.

– Поясните, биби-джи.

– Мне явился Бахрам, он стоял рядом. Пришел повидаться и хотел что-то сказать.

Ширин сильно закашлялась, Задиг подал ей стакан воды.

– Говорите, биби-джи.

– Он попросил прощения и сказал, что я должна отринуть прошлое. Смотри в будущее, сказал Бахрам, как можно лучше проживи отпущенные тебе годы. Потом простился и исчез. А я очнулась. – Краем сари Ширин отерла глаза.

– Не надо плакать, биби-джи. В его словах не было ничего худого.

Ширин сглотнула рыдание.

– Я только не понимаю, почему он просил прощения? За что? – Не дождавшись ответа, она посмотрела Задигу в глаза: – Скажите правду… Бахрам покончил с собой?

– Не думаю, что все так просто. – Задиг пожевал губами. – Наверное, Фредди прав – Бахраму почудился голос Чимей. Однажды она уже являлась ему, именно здесь, на “Анахите”.

– Невероятно! – Ширин фыркнула. – Бахрам не верил в видения!

– Но он сам мне о том рассказал, биби-джи. Это случилось в его последний рейс, когда Чимей уже давно была мертва. В Бенгальском заливе “Анахита” попала в шторм. Груз разболтался, и Бахрам полез в трюм спасать что уцелело. Внизу все пропахло опием-сырцом, его-то испарения, возможно, и породили галлюцинацию. Наверное, что-то подобное, опять связанное с опием, случилось и в ночь смерти Бахрама.

– Я не понимаю. То есть он был курильщиком опия?

Задиг смущенно поерзал на стуле.

– Не хотелось бы этого говорить, биби-джи, но правда в том, что в свои последние дни Бахрам курил постоянно. После кантонского кризиса он был ужасно подавлен.

– Из-за финансовых потерь?

– Не только. Он тревожился и о другом…

– Говорите, Задиг-бей.

– Опийный кризис стал тяжелым испытанием, Бахрам разрывался между двумя семьями, между Кантоном и Бомбеем, Китаем и Индостаном. Потеря большого груза опия означала крах не только его жизни, но вашей и дочерей. С другой стороны, он видел, чем опий обернулся для Фредди и что сотворил с Китаем. Бахрам понимал, что зелье медленно разъедает семьи и целые роды, монастыри и армию, что с каждым доставленным ящиком прирастает число опийных пристрастников… – Задиг смолк и потер подбородок. – Однако он никогда не морализировал, не разглагольствовал о религии, добре и зле. Человек из плоти и крови, он жил сердцем, а не рассудком. Главным для него была семья, а вышло так, что судьба ниспослала ему две семьи – одну в Китае, другую в Индии. Бахрам сознавал, что его ипостась опийного торговца отразится на целых поколениях обеих семей, и ему это было невыносимо. Я думаю, он стал курить не потому, что искал забвения… Он как будто приносил себя в жертву во искупление того, что натворил.