Размахивая дрегалками, звероловы быстро погнали стадо. Сотни котов, молодых и старых, испуганно, неуклюже запрыгали по берегу. Тяжелые и неповоротливые, они упирались широкими ластами в камни, натыкались друг на друга, кричали. Крик их, прерывистый и тонкий, покрывал шум прибоя.

— Живей! Живей! — кричал и Лука, ловко орудуя палкой, стараясь отбить детенышей от маток. Огромная самка, раскрыв рот, тяжело подскакивая и переваливаясь своим круглым телом с маленькой головой и рыбьим хвостом, отчаянно закрывала зверят. Но человек был сильнее и ловче, и скоро она отстала.

Лука и алеуты гнали молодняк в ложбину. Гнали до тех пор, пока измученные коты не выбились из сил и, покорно распластавшись на камнях, уснули. Тогда были пущены в ход дрегалки. Удар по голове — и животное перестало жить. А спустя полчаса три с лишним сотни котов валялись по всей котловине и разгоряченные охотой звероловы свежевали их, торопясь управиться дотемна. Снятые шкуры складывали шерстью внутрь, одна к другой, распяливали на деревянных рамах. Завтра они будут сушиться у нагретых на костре камней. Кости и жир послужат топливом.

Одно только огорчало Луку. Мех здешних котов был жестче и чернее и мало походил на серебристое чудо, какое они добывали на островах Аляски. Но в этом он уже не виноват.

За три дня упромыслили около тысячи шкур. Лука собирался отправиться на байдарках и на соседние острова, но пошли дожди, охоту пришлось оставить. В ненастье коты не покидают моря. Котиколовы занялись сушкой. В этом деле верховодил Пачка. Сушка шкур — занятие тонкое и ответственное, требует опыта и сноровки. Вовремя недоглядел — и шкуры зажарятся или сгорят. Среди людей Нанкока Пачка считался лучшим сушильщиком.

Пока алеуты возились в соседней пещере со шкурами, Луке делать было нечего. Он пробовал отоспаться, но чад и вонь горевшего жира наполняли все подземелье, гнали наружу. Промышленный надевал камлейку, сшитую из рыбьих пузырей; ругаясь, выбирался на свежий воздух. Дождь, перепутанный с ветром и морскими брызгами, не располагал к прогулке, но Лука обходил весь островок, а потом, укрывшись где-нибудь под скалой, пытался представить себя командиром судна, застигнутого бурей в океане. А чаще всего вспоминал жаркую горницу в доме правителя в Ново-Архангельске, беспечальную жизнь, жену Серафиму, ее угрюмую, диковатую ласку. Сманил бес лукавый и непоседливый! До старости прыгать будешь...

Лука вздыхал, скорбел, однако скоро успокаивался и, вернувшись в пещеру, устраивал для острастки разнос своей артели. Иначе какой же он начальник! Потом пил ром и, обернув голову старым кафтаном, снова ложился спать.