— Я люблю вашу дочь, Александр Андреевич! — прямо и горячо заявил он Баранову. — Смею надеяться, что и она отвечает мне тем же... Малое время нашего знакомства малым может показаться людям посторонним и черствым... Мое счастье — в ваших руках!

Баранов молча наклонил голову, притянул к себе лейтенанта, поцеловал в лоб. Как мог иначе он ответить человеку, которого полюбила его дочь?

— Живите с богом и будьте счастливы! — сказал он просто.

Свадьбу отпраздновали через три дня. На четвертый — молодые уехали к матери на Кадьяк. А спустя некоторое время Хлебников объявил Баранову приказ Гагемейстера готовиться к отходу «Кутузова». Корабль должен был покинуть Ситху на исходе недели.

Александр Андреевич последний раз обошел владения, посидел в литейной, в школе, заглянул в церковь, где сверкающий иконостас был его личным подарком, побывал на редуте св. Духа, простился с алеутскими старшинами. Полдня провел на могиле Павла. Отсюда была видна нескончаемая равнина, леса, далекие синевато-снежные хребты Кордильеров. Горный орел парил в вышине, словно сторожа безмерный покой.

Могила была окружена камнями, у подножия серого лиственничного креста лежал пук отцветающего вереска. Серафима сама перетащила сюда валуны, каждодневно приносила в миске пшено и сухарные крошки, рассыпала на камнях корм для птиц. И сейчас, не страшась Баранова, на кресте чирикала птичка, две другие перескакивали с валуна на валун.

Вернувшись домой, Баранов весь вечер писал письмо Кускову. С первым кораблем, отходившим в Росс, отправлялась туда Серафима, покидавшая Ситху навсегда. Теперь у нее остался один Лука.

Баранов отсылал свои книги и записи старому другу, прощался с ним, велел хранить Росс, жить в мире с соседями. Кланялся всем, особенно Луке и Алексею, давал последние советы. Написал и о свадьбе дочери и об отъезде с Головниным Антипатра. Просил уважать нового правителя, «ибо забота об общем деле поперед всего»...

Рано утром, дня за два до отъезда, пришел прощаться Котлеан. Давний враг трое суток гнал по проливу узкую кожаную пирогу, чтобы поспеть увидеть в последний раз человека, с которым воевал почти двадцать лет.

Один, без оружия, без боевых доспехов, подошел он к стенам крепости, назвал свое имя. С уважением и любопытством караульные проводили его во дворец. Вождь шел медленно и торжественно, не оглядываясь по сторонам, и так же торжественно приветствовал своего знаменитого противника. Затем уселся на шкуру возле камина, скрестив ноги, обутые в праздничные, с оторочкой из лисьего меха, мокасины.