В-третьих, культовое отношение не допускает даже простой критики. Культовая политика не допускает никакого другого отношения к культовым именам, кроме как однозначно восхитительного. А уж о критическом отношении к их творчеству говорить вообще не приходится. Оно просто категорически недопустимо. Правда, почему-то А. Солженицыну можно было критиковать Тарковского, Цветаевой – Мандельштама, но для простого читателя это непозволительно. Либерализм культовой политики как раз это и подтверждает.

Заключение

В заключении представляется необходимым еще раз подчеркнуть, что уже сам принцип культового отношения, независимо от того, к кому оно адресовано, является далеко небезопасным по целому ряду причин.

Во-первых, это умаляет значение художника, редуцируя его к иконе, абстрактному символу, лишенному живой мысли, чувства, отношения и отводя ему роль лишь иллюстрации для тех или иных идей.

Во-вторых, культовое отношение отводит читателю роль лишь идолопоклонника, фаната (даже если речь идет о творчестве Пастернака), выводя его из поля субъект-субъектных отношений мира культуры в область теологического ритуала, сопряженного с коммерческим андеграундом.

В-третьих, культовая политика, насаждает не столько позитивное отношение к художнику, сколько теологический тип сознания, который наиболее адекватен обществу, представляющему собой, по выражению автора этих строк, некий манипулятивный планктон. И уже в этом случае имя культового художника может стать объектом для любого рода манипуляций (от политических до рыночных) как особой формы производства превратных форм, но уже не на основе идеологических кампаний, а на основе бездушных манипулятивных технологий.

Вот почему альтернативы превратным формам сознания (в том числе, в форме идеологических штампов, или культов) надо искать в тех общественных практиках, где оказывается возможным становление субъект-субъектных отношений, а по поводу чего – «Игры в бисер» Гессе, уборки парка от мусора, фильмов Р.Чхеидзе – это уже не столь важно. В этом случае мы имеем уже другой вектор общественных отношений. Прежде человек устремлялся в культуру, причем, не только ради высокого, но в том числе, чтобы в ней спрятаться от действительности, что точно выражено следующими строками: // В условном мире слов, в тиши библиотек // Я чувствую себя спокойно и счастливо // Живу вне времени. Его не слышен бег //А выйду в мир. Так страшно, так тоскливо! //