За ними, печально склонив голову, шествовала нянюшка Эби. Кажется, она была в полном упадке сил и по возвращении в приют планировала, как это обыкновенно бывало, выпить настойку из трав и, позабыв обо всем на свете, приняться за тягостную работу.

За Эбигейл из храма неспешно вышел высокий статный человек со светлыми волосами. Он показался Брану знакомым настолько, что юноша готов был поспорить, что достаточно одного короткого взгляда, и он сможет с точностью определить, кто этот загадочный человек. Неизвестный покосился на задний двор храма, в то место, где, укрывшись за каменной плитой, прятался Бран. Достав из кармана папиросу, мужчина направился в сторону кладбища, отчего юноша нырнул еще глубже под плиту, что уже не позволило ему рассмотреть остальных выходивших. «Вот мне и конец. Он точно меня заметил!» — с опасением думал Бран.

— Эй, Кэр, куда собрался? — окликнул его другой, тот, которого юноша, к сожалению, не мог увидеть.

«Кэр! Кэр Кэмпбелл! — пронеслось в голове юноши, и он с ужасом вздрогнул. — Неужели он причастен к этому?»

— Никуда. Просто хочу покурить, — с печальным вздохом ответил мужчина. — Можете идти, я скоро вас догоню.

— У тебя три минуты. Не смей опаздывать.

— Так точно, — ответил Кэр, а затем, опустив голову, шепотом добавил: — Ублюдок.

Мужчина стоял возле почерневших от времени плит и выдыхал клубы серого дыма. Его что-то беспокоило, и он собирался хорошенько обдумать свои тревоги. В это время, слегка подрагивая от страха, Бран считал секунды, надеясь, что вот-вот Кэр в ответ на наставления своего главаря удалится восвояси, дав ему возможность выбраться из укрытия.

— Прости меня, Фицджеральд. Кажется, я совершил непоправимое, но пути назад нет, — опечаленно произнес Кэр, глядя прямо перед собой. — Я поступил как трус, но, если бы не сделал этого, она могла бы перебить всю деревню. Разве не так? — вопрос повис в воздухе, оставшись без ответа, но Кэр продолжал разговаривать с погибшим сыном, словно тот стоял прямо напротив него. — Я видел ее гнев собственными глазами, знал, что слова Мойры — правда, и мне так жаль, что мы забрали и ее ребенка. Так жаль, что она не смогла пережить горя и по собственной воле ушла из этого мира. Наверное, мне стоило поступить также, — на некоторое время отец Фица замолчал, словно смиряясь с ужасом своего положения. — Всю свою жизнь я совершаю непоправимые ошибки и до самой смерти не смогу искупить их, — мужчина затушил окурок о собственную ладонь, отчего издал протяжный стон, а затем, еще раз оглядев кладбище, ушел за остальными туда, где его ждал еще один непоправимый грех.