Нужно заметить, что все время, пока длилась эта неравная битва, Бюсси-Леклерк испытывал такой страх, что почти не мог сражаться. Поэтому, когда шевалье пронзил его, он удовлетворенно улыбнулся и выдохнул:

— Наконец-то!..

Это оказалось его последним словом.

Тогда Пардальян серьезно занялся остальными.

Сначала он обратился к ним с маленькой речью — так мирно, словно они находились в зале для фехтования:

— Господа, однажды, когда вы полагали, что я нахожусь в затруднительном положении, вы оказали мне услугу. За это я дарую вам жизнь.

Тут шевалье нахмурил брови.

— Однако я все же вынужден лишить вас свободы действия… на некоторое время.

Шевалье сделал выпад, и Сен-Малин, раненный в бедро, испустил жалобный крик.

— Один! — открыл счет Пардальян.

— Два! — проговорил он почти сразу, а Шалабр схватился за плечо.

Остался Монсери, самый молодой из всех. Шевалье опустил шпагу и тихо сказал:

— Уходите.

Монсери побагровел от негодования.

— Сударь! — воскликнул он. — Кажется, я не заслужил подобного оскорбления.

С этими словами обиженный юноша очертя голову бросился на Пардальяна.

— Это правда, — серьезно согласился шевалье, отражая удар. — Я прошу извинить меня… Три!

— Отлично, сударь! — радостно крикнул Монсери, которому Пардальян пронзил запястье. — Вы истинный дворянин. Спасибо!

С этими словами он лишился чувств. Шевалье с грустью посмотрел на четыре распростертых тела.

— Но я ведь только защищался, — пробормотал он. — К тому же через месяц они снова будут на ногах. Что же касается вот этого (Пардальян взглянул на Бюсси-Леклерка), Бог свидетель, у меня не было к нему ненависти… При каждой встрече он хотел меня убить… В конце концов я потерял терпение, и это принесло ему несчастье.