И впрямь, по щекам Нострадамуса потекли обжигающие слезы.

— Почему вы плачете? Кем была для вас эта девушка?

— Она была моей женой! — ответил Нострадамус. Король прочитал на его лице такую мучительную боль, что, как ни близок был к смерти, как ни удалился душой от всего, что составляет человеческую жизнь, не мог не содрогнуться.

— Простите меня! — прошептал он. Нострадамус покачал головой и сказал:

— Руаяль де Боревер — сын Мари де Круамар. Вы поручили наемному убийце по имени Брабан-Брабантец отнести новорожденного палачу, чтобы тот убил незаконного ребенка. Но наемный убийца оказался милосерднее принца!

— Да-да, припоминаю… Это правда! — признался Генрих. — Я часто думал потом об этом ребенке. Я думал, что он умер…

— И тем не менее вы опасались его появления из небытия! И вот он пришел! Сын Мари де Круамар восстал против своего собственного отца, и это я, я сам привел его к вам!

— Против собственного отца? — тяжело дыша, спросил Генрих.

— Против вас!

— Против меня?! Меня?!. Но я же не отец ему! Слава богу, я избавлен хотя бы от чудовищной мысли, что пал от руки собственного сына! А я было заподозрил… Нет, если вы говорите, что Руаяль де Боревер — сын Мари де Круамар, он никак не может быть моим сыном, потому что… потому что ни моему брату, ни мне так и не удалось сломить сопротивления этой девушки…

Нострадамус закрыл лицо руками. Он судорожно сжал лоб, словно мешая мыслям вырваться наружу. В этот момент он услышал позади себя смешок. Обернулся и увидел Джино. Впрочем, ему было не до старичка, он даже не обратил на него внимания. Он чувствовал, что падает в бездонную пропасть. Его сердце выскакивало из груди. Он дрожал всем телом…

И в ту же секунду, когда он осознал, с каким грохотом обрушилось столь тщательно возведенное им за двадцать с лишним лет здание Великой Мести, он понял и другое: то, от чего он дрожит, от чего сердце рвется вон из груди, от чего кружится голова, — это радость.

Радость!

Мари не предала его, не изменила ему!

Он забыл, что Мари давно умерла, он забыл, что Руаяль де Боревер вот-вот погибнет под топором палача, он забыл обо всем на свете. Задыхаясь, глядя на короля пылающим взглядом, он схватил умирающего за руки и хрипло спросил:

— Она не уступила вашим домогательствам?

— Пустите! Мне нечем дышать! — стонал Генрих. — Это конец… Я умираю…

— Одно слово! — хрипел Нострадамус. — Одно только слово!

В угасавшем взгляде короля вспыхнул последний огонек. Он приподнялся, протянул руку к распятию и с просветленным близкой смертью лицом отчетливо произнес:

— Клянусь Богом, перед которым вот-вот предстану, клянусь спасением моей души, что говорю правду: Мари де Круамар умерла незапятнанной. Она не уступила ни мне, ни моему брату. Да будет благословен Господь, давший мне в последнюю минуту это утешение! Прощайте… Супруг Мари де Круамар, я ничем не оскорбил вас… Ребенок Мари де Круамар — не мой сын… Ах, силы небесные, помогите мне! Я…