Я решил, что пока не стоит ничего говорить королю. Убить Фиц-Алдельма и покончить с делом я тоже не могу из-за клятвы, вырванной у меня Джоанной. А значит, он без помех может плести паутину и творить обман всю дорогу до Англии.

Той ночью я отходил ко сну, будучи встревоженным и озабоченным, голова шла кругом от бесконечной череды мрачных вероятностей. Ясно было только одно: я могу рассказать королю о совместных происках Фиц-Алдельма и французского короля лишь после отъезда рыцаря.

Этот выбор таил свои опасности. Ричард захочет узнать, почему я ничего не сообщил, пока Фиц-Алдельм еще не уехал и его можно было допросить. Государь обвинит меня, вполне справедливо, в стремлении очернить доброе имя человека, неспособного себя защитить. Поступая так, я рисковал лишиться доверия короля. Сношения моего врага с Филиппом могут так и остаться недоказанными, и, более того, при новой встрече Фиц-Алдельм сделает свой ход и поведает Ричарду о моей связи с Джоанной.

Имелась еще одна возможность, очень соблазнительная. Я отвергал ее сколько мог, но по мере того, как тянулась ночь, отмеряемая через каждые три часа ударами церковного колокола, пришел к выводу: почему бы не сделать вид, что я ничего не знаю о сношениях между моим врагом и Филиппом? Даже Джоанну не обязательно посвящать в это дело.

Фиц-Алдельм — это не Филипп Капет, убеждал я себя. И не брат Ричарда, Джон. Просто средней руки рыцарь, который скоро уедет далеко и вряд ли вернется в обозримом будущем. Какая опасность для короля может исходить от него?

Сама эта мысль была предательской, и я гнал ее прочь. Но она снова и снова прокрадывалась в сознание, сглаживая все, упрощая и облегчая. Я катался на тюфяке, обливаясь по́том и отчаянно ища приемлемый выход.

В конце концов, измаявшись, со слипающимися глазами, я поступил как трус. Я могу молчать, ведь Фиц-Алдельм не причинит вреда королю. Так я убеждал самого себя, хотя терзался угрызениями совести.

Глава 21

Глава 21

Ричард истребовал с Филиппа клятву при свидетелях три дня спустя, тридцатого июля. Впрочем, неискренность французского короля была очевидной. У Ричарда не было выбора: обвинить собрата-монарха во лжи после того, как тот дал клятву на святых мощах, означало уничтожить последнюю надежду на мир. Из предосторожности он, однако, решил отправить домой не шесть человек, а двенадцать. Чем быстрее разнесется предупредительная весть, справедливо рассуждал король, тем меньше вреда успеет причинить Филипп.

Среди новых посланцев был и де Гюнесс, что стало для меня приятной новостью. Как и то обстоятельство, что Рис не видел Фиц-Алдельма поблизости от французского короля. Я сказал себе, что поступил правильно, ничего не сказав Ричарду.