Следовало что-то предпринять, и Ричард сознавал это.

— Будет не слишком приятно, Руфус, — сказал он мне, когда мы сидели за кубком вина поздно вечером. — Но придется выступать на юг. Если медлить дальше, осенние дожди превратят все дороги в трясину.

Он изложил свой замысел, и я внутренне содрогнулся. Но ничем не выразил несогласия.

Восемнадцатого августа я проснулся, истерзанный тревогой и жарой. Спал я плохо и постоянно видел сны о кровопролитии. Я молча оделся.

Рис ощутил мое дурное настроение и ничего не сказал. До того он заявил, что согласен с обращением Ричарда к войску. Так же считали де Дрюн, де Шовиньи, де Бетюн и Торн. Одни, вроде Риса, поддержали брошенный королем клич, другие, как я, отнеслись к нему сдержаннее. Примечательно, что никто не выступил против сурового, но разумного предложения короля.

Рис ждал меня.

— Ты все еще намерен вызваться добровольцем? — нарушил я тишину.

— Да.

— Почему?

Риса не было здесь во время тяжелой, многомесячной осады Акры.

Он пожал плечами:

— Эту работу нужно сделать. Я сделаю ее хорошо.

С этим доводом я не мог поспорить.

— Как насчет вас? — спросил валлиец.

— Я тоже пойду.

Настал черед Риса удивляться.

— Почему?

— Нехорошо, если вы с де Дрюном будете там, а я нет.

Истинную причину я выдавать не стал. Даже Рису я не обмолвился об исповеди перед Вальтером и наложенной им епитимьи. И о его наказе: «Ты не пожалеешь никаких сил, не отступишь ни перед чем, даже ценой собственной жизни».