Во флигеле первой проснулась Маша. Она слышала, как приходила Зинаида, но притворилась спящей. Когда девочка услышала, что дверь флигеля запирается снаружи на замок, она тотчас вскочила с постели и принялась глядеть в окно. Из ее комнатки было видно немного — двор, чисто выметенный стараниями маленьких служанок, поленницу под навесом, помойную лохань, по краю которой скакали взъерошенные воробьи… Она привыкла к этому скучному зрелищу и даже получала от его созерцания некоторое удовольствие. Но сегодня Маша, подсев к окну, увидела кое-что необычное. По двору почти бегом пронеслась хозяйка, прижимавшая к груди какой-то белый сверток. Зинаида отворила одной рукой калитку, воровато оглянувшись, будто проверяя, нет ли за ней погони. Убедившись, что двор безлюден, она вышла на улицу. Маша прилипла к стеклу и разглядела подъехавшего к воротам извозчика. Хозяйка так спешила, что не затворила за собой калитки, а это уж было событие из ряда вон! К тому же Зинаиде очень мешал увесистый сверток, который она держала у груди, укачивая, как… «Как ребенка! — догадалась вдруг Маша, до крайности встревоженная этим происшествием. — Куда это она ребеночка Елены Денисовны понесла?!»

Глава шестнадцатая,

Глава шестнадцатая,

в которой принимаются очень важные решения

Маленький горбатый человечек стучался поздним вечером в ворота особняка князя Белозерского. Этот юноша-карлик со старообразным, морщинистым лицом был весьма странно одет по средневековой моде. Казалось, он только что сошел с подмостков, где давали «Короля Лира» или «Ричарда Третьего». Впрочем, Шекспира в России еще вовсе не ставили, находя его вульгарно кровожадным. Карлика все принимали за бродячего циркача-акробата, кем он и являлся в действительности.

— Чего надо? — спросил удивительного гостя неприветливый привратник.

— У меня письмо к госпоже Евлампии Кирсановой, — сказал с едва заметным акцентом карлик.

— Тоже мне, госпожа! — усмехнулся слуга. — А звать тебя как?

— Иеффай, — ответил карлик, заметно смутившись.

— Ие… Мудрено что-то! — фыркнул сторож. — Ладно, давай письмо, передам.

— Нет, — на шаг отступил Иеффай, — я должен отдать его лично в руки.

— Ну тогда жди, пока кто-нибудь из дворни ее не позовет. Я из-за такой ерунды поста не покину…

Карлик ждал около часа, приплясывая на холодном октябрьском ветру. Наконец к воротам вышла сама Евлампия и, всплеснув руками, воскликнула:

— Господи, да неужели это ты, Иеффай! Пойдем скорее ко мне, напою тебя чаем.

Это был племянник Якова Цейца, директора цирка лилипутов, приезда которого вот уже два года с нетерпением ждала карлица.