Когда приглашенные дамы вошли в комнаты Александры Федоровны, то первым делом услышали звуки чарующей фортепианной мелодии. Елена хорошо ее знала. Когда-то она разучивала эту пьесу вместе с маменькой. Вернее, то была не пьеса, а первая часть четырнадцатой сонаты Бетховена, Adagio sostenuto. В ту пору музыка казалась ей мрачной и унылой, от нее веяло заброшенным кладбищем, на которое приходит плакать лишь луна, — так Елена выразилась однажды. Теперь же, вновь услышав знакомые музыкальные фразы, словно отлитые из мерцающего, пронизанного лунным светом стекла, она едва не расплакалась, так живо воскресли воспоминания. Однако момент был самый неподходящий для слез.

За белым роялем сидела сама императрица. Она еще не одевалась к балу. Простое темно-синее платье подчеркивало ее худобу и вместе с тем необыкновенную грациозность. Тонкие красивые руки, подобно двум птицам, взлетали над клавишами, а в паузах зависали в воздухе. Император стоял рядом, скрестив руки на груди, и вдумчиво слушал музыку. Он первым заметил дам, вошедших в сопровождении Бенкендорфа, и пошел им навстречу. В тот же миг чарующие звуки стихли. Александра Федоровна с тихим стуком закрыла крышку рояля, но подниматься со стула не торопилась, повернув голову в сторону гостий.

Дамы низко поклонились, но Николай Павлович не успел произнести дежурного приветствия, как императрица воскликнула, импульсивно мешая немецкий с французским:

— О, мой бог! Какая дивная красота!

Никто не усомнился, что ее восторг адресовался вспыхнувшей Майтрейи и необычному наряду девушки.

— Милочка, подойдите поближе, чтобы я смогла вас как следует рассмотреть!

Майтрейи замешкалась, но Елена тихонько подтолкнула ее в спину сложенным веером. Тогда дочь магараджи, при каждом движении звеня браслетами, приблизилась к императорской чете, с улыбкой наблюдавшей за ее очаровательным смущением.

— Посмотри, Никс, — обратилась Александра Федоровна к супругу, когда Майтрейи остановилась, — ведь это настоящий старинный индийский наряд, а вовсе не маскарадный костюм!

Николай был большим любителем национальных костюмов. Он мог целый день проходить в черкесском или казачьем платье, а на бал-маскарад вырядиться китайцем или сарацином, поэтому платье Майтрейи его тоже заинтересовало.

— Так и есть, ваше величество, — вновь поклонившись, подала голос виконтесса. — Но мы приобрели его здесь, в Петербурге, в английском магазине, нарочно для бала.

— Оно наверняка принадлежало когда-то женщине из царского рода, — авторитетно предположил император.