- "Не каждый человек, совершающий Божью работу, осознает, что Господь действует через него", - сказал он.

- Я укажу на это моему папе. Мне любопытно услышать, каким будет его ответ. Но могу я спросить вас, преподобный, почему вы назвали мистера Кеньятту “Джамбо”?

Двое мужчин рассмеялись.

- Я отвечу, Джаспер, - сказал Кеньятта. - Это прозвище я получил в Англии во время войны. Как вы, возможно, знаете, я провел годы с 39-го по 45-й, работая на ферме недалеко от местечка Сторрингтон в Сассексе, в прекрасной части страны. Мои друзья в местном пабе, где я был завсегдатаем, называли меня Джамбо. Однажды я рассказал об этом Джасперу, и он, казалось, был в восторге от этого имени. Я сказал, что он тоже может им пользоваться, так как он тоже мой близкий друг.

- Жаль, что больше людей не знают этой истории, - заметила Шафран. - Возможно, они не были бы так уверены в том, что вы опасный коммунистический революционер, если бы подумали, что вы пьете пинту пива в деревенском пабе в окружении английских друзей, которые дали вам веселое прозвище.

Кеньятта глубоко и печально вздохнул. - Это заблуждение - проклятие моей жизни. Это правда, что я учился в университете в Москве, так же как и в Лондоне. Но учеба в России не делает меня коммунистом, так же как желание свободы и справедливости для моего народа не делает меня революционером. Что может быть более британским, чем идея одного человека, одного голоса? Все, чего я добиваюсь, - это тех же прав для моего народа, которые вы считаете само собой разумеющимися для своего. Но по какой-то причине колониальные власти убеждены, что я стою за тем, что вы, белые, называете Мау-Мау. Уверяю вас, ничто не может быть дальше от истины.

Вангари подалась вперед. - Вот почему я хотела, чтобы ты была здесь сегодня вечером, Шафран. Ваша семья влиятельна в белом сообществе. Если это сработает с теми из нас, кто стремится к мирным переменам, возможно, мы сможем создать что-то новое, что-то лучшее, вместо того, чтобы повторять все старые ошибки".

Прежде чем Шафран успела ответить, раздался стук в парадную дверь.

- Я позабочусь об этом, - сказал Плейстер и вышел из комнаты.

Шафран почувствовала внезапный приступ тревоги. На протяжении всего ее пребывания в Оккупированной Европе стук в дверь был тем звуком, которого она боялась больше всего, потому что это означало бы, что за ней пришло гестапо. В атмосфере страха и подавления, которая царила в Кении, ее первой мыслью было: - "Это полиция приехала, чтобы сорвать нашу встречу".