Савельев возмутился:

– Пошто о царе лжешь? Когда это он ни за что казнил или опале предавал?

Ростов вновь вздохнул:

– Да, то и худо, что многие на Руси видят в Иване благодетеля, а не кровавого демона. Но ничего, еще узнают, каков на самом деле Белый Царь, как его народ прозвал.

– В тебе говорят ненависть и злоба.

– А что должно во мне говорить? Когда ни за что я там разом лишился всего?

– Зато здесь многое приобрел.

– Здесь чужбина, на Москву же мне путь закрыт.

– Что не мешает тебе распутничать с непотребными бабами и гулять вовсю на починке у Пскова.

– Тем я боль свою изгонял.

– Не верю. Но у тебя есть возможность оправдаться пред царем. Едем на Москву, я обещаю тебе, что государь выслушает тебя.

– А потом велит казнить?

– Потом, думаю, помилует. Покуда я предлагаю тебе добровольно поехать с дружиной, а страже твоей – сложить оружие и не доводить дело до новой крови.

Ростов посмотрел на Савельева.

– Нет, князь, того не будет. Ефросинья Старицкая уже сделала все, чтобы царь уверовал, что это по моей команде злодеи убили младенца. И никакие оправдания не помогут.

Савельев поймал себя на мысли, что Ростов имеет какую-то цель, заводя этот бестолковый разговор. Смысл ему доказывать воеводе особой стражи свою непричастность к гибели царевича, коли ведает, что, имея приказ царя, воевода дружины исполнит его? Еще он обратил внимание, что, покуда шел разговор, люди Ростова, оставшиеся в живых, находясь в комнатах дома, могут укрепиться. И вообще, Ростов тянет время. Пошто? На то, чтобы попытаться все же отбиться от дружины? Это не получится, и он должен понимать. Однако тянет время заведомо пустым разговором. Уж не ждет ли он подкрепления?

И как бы в ответ на этот вопрос с улицы донесся крик Бессонова:

– Князь! Из деревни к подворью идет крупный отряд на конях, ратников тридцать.

– Вот ты почему тянул время! – воскликнул Савельев.

Ростов выхватил саблю.