— А я, — сказал Эспанье, предводитель жителей Бордо во время атаки Сен-Жоржа вместе с господином де Ларошфуко, — я заявляю, что, если вы помилуете обвиняемых, город восстанет.

Громкий ропот на улице подтверждал слова его.

— Поспешим, — сказала принцесса. — К чему присуждаем мы обвиняемого?

— Скажите — обвиняемых, ваше высочество, — закричало несколько голосов, — ведь их двое!

— Разве одного вам мало? — спросил Ленэ, с презрением улыбаясь этому кровожадному раболепству.

— Так которого же казнят? Которого из них? — повторяли те же голоса.

— Того, который жирнее, людоеды! — вскричал Лави. — А, вы жалуетесь на несправедливость, кричите о святотатстве, а сами хотите на одно убийство отвечать двойным душегубством! Хорошее занятие для философов и солдат, которые собрались для того, чтобы убивать людей!

Глаза большинства судей заблестели, и, казалось, они были готовы испепелить смелого королевского адвоката. Принцесса Конде приподнялась и, опершись на стол руками, взглядом спрашивала присутствовавших: точно ли она слышала эти слова адвоката и есть ли на свете человек, дерзнувший говорить так в ее присутствии?

Лави понял, что его присутствие испортит все дело и что его образ защиты обвиняемых не только не спасет, но даже погубит их. Поэтому он решил уйти, но не как солдат, бегущий с поля битвы, а как судья, отказывающийся от произнесения приговора.

Он сказал:

— Именем Бога протестую против того, что вы делаете; именем короля запрещаю вам это!

И, опрокинув свой стул с величественным гневом, он вышел из зала, гордо подняв голову и твердым шагом как человек, сильный сознанием исполненного долга и мало заботящийся о бедах, которые могут пасть на него вследствие этого.

— Дерзкий! — прошептала принцесса.

— Хорошо! Хорошо! — закричало несколько голосов. — Дойдет очередь и до метра Лави!

Затем все единодушно высказались за подачу голосов.

— Но как можно подавать голоса, когда мы не выслушали обвиняемых? — возразил Ленэ. — Может быть, один из них покажется нам более виновным, чем другой? И тогда на одну голову обрушится мщение, которое вы хотите излить на двух несчастных.

В эту минуту во второй раз послышался скрип железных ворот.

— Хорошо, согласна, — сказала принцесса, — будем подавать голоса за обоих разом.

Судьи, уже вставшие с шумом, опять сели на прежние места. Снова послышались шаги, раздался стук алебард, дверь отворилась, и вошел Ковиньяк.

Он вовсе не походил на Каноля. Одежда его была в беспорядке, и, хотя он поправил ее как мог, на всем его облике видны еще были следы народного гнева. Он живо осмотрел городских чиновников, офицеров, герцогов и принцессу и бросил на все судилище косой взор. Потом, как лисица, намеревающаяся вырваться хитростью из западни, он двинулся к судьям, как бы ощупывая землю перед собой и внимательно прислушиваясь. Он был бледен и очевидно взволнован.