— Ах, — сказал Каноль, возвращенный этими словами к воспоминаниям о прошедшем, — теперь понимаю, почему бедная Нанон в одном письме называла меня братом… Она — изумительный друг!

— Да, вы правы, — отвечал Ковиньяк, — она весьма достойная женщина, я жалею, что не всегда следовал ее наставлениям, но что делать? Если бы могли угадывать будущее, то не нуждались бы в Боге.

— А что с нею теперь? — спросил Каноль.

— Кто это знает? Бедняжка! Она, верно, в отчаянии не из-за меня, она даже не знает, что я в плену, а из-за вас. Она знает вашу участь, может быть!

— Успокойтесь, — сказал Каноль, — Ленэ не скажет, что вы брат Нанон; с другой стороны, герцогу де Ларошфуко нет причины выдавать вас. Стало быть, никто ничего не узнает.

— Если не узнают этого, так, верьте мне, узнают что-нибудь другое. Узнают, например, что я дал чистый бланк с подписью и что этот бланк… Ну да что уж там, постараемся забыть все это, если можно! Как жаль, что не несут вина! — продолжал он, оборачиваясь к двери. — Вино лучше всех других средств заставляет забывать…

— Крепитесь! Мужайтесь! — сказал ему Каноль.

— Неужели вы думаете, черт возьми, что я боюсь? Вы увидите меня в роковую минуту, когда мы пойдем гулять по эспланаде. Одно только беспокоит меня: что с нами сделают — расстреляют, или обезглавят, или повесят?

— Повесят! — вскричал Каноль. — Слава Создателю, мы дворяне! Нет, они не нанесут такого оскорбления дворянству.

— Увидите, что они найдут повод придраться к моему происхождению… А потом еще…

— Что такое?

— Кого из нас казнят прежде?

— Но, любезный друг, — сказал Каноль, — ради Бога, не думайте же о таких вещах!.. Смерть эта, которая так занимает вас, — дело еще не решенное. Нельзя судить, вынести приговор и казнить в одну и ту же ночь.

— Послушайте, — возразил Ковиньяк, — я был там, когда судили бедного Ришона, прими Господь его душу! И что же? Допрос, суд, казнь — все это продолжалось часа три или четыре. Положим, что здесь не так деятельны, потому что мадам Анна Австрийская — королева Франции, а мадам де Конде только принцесса крови, но все-таки нам достанется не более четырех или пяти часов. Вот уже прошло часа три, как нас арестовали, уже прошло часа два, как мы предстали перед судьями. По этому счету нам остается жить еще час или два. Немного!

— Во всяком случае, — заметил Каноль, — подождут зари для нашей казни.

— О, на это нельзя надеяться. Казнь при свете факелов — прекрасное зрелище; она стоит несколько дороже, правда, но принцесса Конде очень нуждается теперь в жителях Бордо и потому, может быть, решится на эту издержку.