Отец остановился у полога палатки.

— Ну?

— Хочешь, чтобы и я был с тобой?

Фабриций рассмеялся:

— Еще бы. Ведь ты единственная причина того, что мы до сих пор дышим. И Публий точно захочет узнать почему.

Воспряв духом, Квинт спрыгнул с коня и присоединился к отцу. Часовые у полога шатра — четверо дюжих триариев, ветеранов, в отполированных до зеркального блеска шлемах с навершиями и бронзовых нагрудниках — стали по стойке смирно, когда они прошли мимо них. Квинту распирало грудь от гордости. Сейчас он наконец будет говорить с консулом! До сих пор его общение с Публием ограничивалось стоянием по стойке смирно и подобающим ответом на приветствие.

Младший командир спешно повел их через внутренние отделения шатра, и наконец они оказались в последнем. Пол был покрыт коврами, по углам стояли бронзовые светильники, стол был завален пергаментами, гусиными перьями и искусными чернильницами. Вокруг него были обитые железом сундуки. По краям — несколько роскошных лож, на самом большом из которых возлежал Публий. Его лицо все еще было нездорового серого цвета, а раненая нога была перевязана толстой повязкой. Его сын находился рядом, заботливо поглядывая на отца и читая наполовину развернутый свиток. Фабриций и Квинт приблизились и отдали честь, как только Публий открыл глаза.

— Приветствую, Фабриций, — тихо произнес он. — Это твой сын?

— Да, командир.

— Еще раз, как его зовут?

— Квинт, командир.

— А, да. Значит, вы вернулись из патруля. Все прошло успешно?

— Нет, командир, — жестко доложил Фабриций. — На самом деле совсем наоборот. Мы не смогли даже близко подобраться к лагерю карфагенян, как наткнулись на засаду. Силы врага многократно превосходили наши, командир. Они преследовали нас до самого берега реки, а там поджидал большой отряд копейщиков. — Фабриций кивнул в сторону сына. — Остались в живых только я и мой сын.

— Понимаю, — ответил Публий, постукивая пальцами по краю ложа. — Как же получилось, что вас не убили?

Фабриций бесстрашно встретил пронизывающий взгляд консула.

— Потому, что со мной был Квинт.

Публий с удивлением уставился на Фабриция:

— Объясни.

Когда отец толкнул его в бок, юноша принялся рассказывать о том, как его узнал бывший раб их семьи, с которым он был дружен. Едва не упал в обморок, когда пришло время открыть обстоятельства освобождения Ганнона, но, ободренный кивком Публия, рассказал все.

— Невероятная история, — признал консул. — Боги были к вам очень милостивы.