— Может, и ошибся.

— Да. Дождь, бывает, всю ночь льет как из ведра, а большим обжигам ничего не делается. Я помню, как дождь хлестал однажды трое суток и нигде не погасло.

— У тебя тут опыта больше, — сказал Вилли. — Ладно. Дым может быть. Надеюсь, мы этот дым увидим.

— Банка здесь очень коварная, — сказал Генри. — В такой шторм им вряд ли удалось пройти ее.

Они увидели четырех крачек и двух чаек, круживших над этой банкой. Птицы что-то нашли там и ныряли в воду за добычей. Крачки каркали, чайки пронзительно кричали.

— Что они там нашли, Том? — спросил Генри.

— Не знаю. Может, косяк рыбы? Только он на большой глубине, им не достать.

— Этим бедным птичкам приходится вставать еще раньше нас, чтобы добыть себе пропитание, — сказал Вилли, — Не ценят люди, сколько у них трудов на это уходит.

— Как ты решил идти, Том? — спросил Ара.

— Поближе к берегу и вон туда, к самой дальней точке острова.

— А этот полукруглый островок будешь обследовать — что там за обломки?

— Обогну их на близком расстоянии, а вы смотрите в бинокли. На якорь я стану в бухте у Гильермо.

— Мы станем на якорь, — сказал Вилли.

— Само собой. Чего это ты огрызаешься с самого утра?

— Я не огрызаюсь. Наоборот, я прихожу в восторг от океана и от этих распрекрасных берегов, которые впервые открылись взорам Колумба. Мне, слава богу, не пришлось служить под его началом.

— А я думал, ты служил, — сказал Томас Хадсон.

— Я, когда лежал в госпитале в Сан-Диего, прочитал книжку о нем, — сказал Вилли. — И с тех пор считаю себя специалистом по Колумбу, а корабль у него был хуже нашей хреновой посудины.

— Наш катер не посудина и тем более не хреновая.

— Да, — сказал Вилли. — Пока еще нет.

— Ладно, ты, сподвижник Колумба. Видишь, градусах в двенадцати по правому борту обломки торчат из воды?