Семинары по Аристотелю проходили за огромным деревянным круглым столом в сумрачном кабинете; через дорогу напротив располагалась больница, и склонявшееся к закату солнце едва проникало в класс из-за больничной крыши сквозь оконную грязь и отравленный городской воздух. Тускло, бледно и тяжко. В середине занятия Федр заметил, по всей длине стола бежит огромная трещина, почти посередине. Видимо, ей уже очень много лет, но никто и не думал чинить стол. У всех, несомненно, есть дела поважнее. В конце часа Федр все-таки спросил:
– Можно спросить о риторике Аристотеля?
– Если прочли материал, – ответили ему. Профессор философии щурился, как в первый день на регистрации. Предупреждение дошло – Федру лучше читать материал очень тщательно; так он и сделал.
Дождь усиливается, мы останавливаемся и крепим к шлемам стекла. Потом едем дальше с умеренной скоростью. Слежу за выбоинами, песком и масляными пятнами.
К следующей неделе Федр прочел материал и подготовился разбирать положение о том, что риторика – искусство, поскольку ее можно свести к рациональной системе порядка. По этому критерию «Дженерал моторз» производят чистое искусство, а вот Пикассо – отнюдь нет. Если в Аристотеле имелись какие-то незримые глубины, тут-то им самое время проявиться.
Но вопрос так и не возник. Федр поднял было руку, поймал микросекундную вспышку злобы в глазах преподавателя, как вдруг другой студент, чуть ли не перебив его, произнес:
– По-моему, здесь есть очень сомнительные утверждения. – И больше ничего не успел.
– Сэр, мы здесь не для того, чтоб
Тишина. Студент ошарашен. Все остальные тоже.
Но профессор еще не закончил. Он тычет в студента пальцем и вопрошает:
– По Аристотелю: каковы три вида частной риторики согласно обсуждаемой сути предмета?
Опять тишина. Студент не знает.
– Значит, вы не
И с нехорошим огоньком в глазах – который выдает давно лелеемое намерение, – профессор философии переводит палец на Федра: