Мертвецы неприятеля остались лежать там же, где их застигла смерть, в грудах и поодиночке на песке. А еще сотни и сотни парфян были рассеяны по окрестности, где их срезала посланная вдогонку римская кавалерия. Вражеское войско потерпело сокрушительное поражение. Уцелевшие парфяне разрозненными, не представляющими уже опасности стайками трусливо прятались, побросав оружие и снаряжение. Им теперь не оставалось ничего, кроме долгого отступления назад, через пустыню, до Евфрата и родных земель за противоположным его берегом. Без воды многие до дома так и не дойдут, а те, кому это все же удастся, принесут с собой крайне прискорбные вести. Теперь минут долгие годы, прежде чем Парфия вновь осмелится бросить вызов Риму.

Через два дня, когда армия встала походным лагерем невдалеке от стен Пальмиры, проконсул Лонгин устроил торжественный вход в город своих офицеров (в их числе князь Балт), отобранных солдат и некоторой части пленных. Через ворота они должны были прошествовать по главной улице к царскому дворцу. Правитель, узнав об исходе битвы, объявил всенародное гулянье в честь окончания осады, а также поражения Парфии. Однако чрезмерной радости при виде марширующих под своими штандартами римлян народ что-то не изъявлял. Вышагивая по брусчатке, Макрон с Катоном, идущие в числе других офицеров, по чопорной посадке проконсула в седле догадывались, что столь нерадушный прием вызывает у него скрытое недовольство.

— А и вправду, в чем дело? — тихо поинтересовался на ходу Макрон. — Ощущение такое, будто они снятию осады как-то и не рады.

Катон пригляделся. Лишь тонкая цепочка горожан стояла вдоль пути следования триумфаторов, да и то в осторожном молчании.

— Их сложно в этом винить. Уж столько бед и смертей они навидались всего за один месяц… Ничего, вот когда убедятся, что на их землю действительно вернулся мир, тогда у них будет и радость, и благодарность.

Макрон, поразмыслив над суждением друга, высказал свое:

— Может быть. Но мне бы хотелось видеть благодарность сейчас. Зря, что ли, я тащился через ту пустыню, где жара, как в заду у Гефеста? Пересиживал осаду, бился с парфянами — и все для того, чтобы мне здесь радовались не больше, чем пуку под кифару?

— Ищи себе отраду в чем хочешь. Я же лишь рад, что вернулся подобру-поздорову обратно в Пальмиру.

— Ты-то? — с лукавинкой поглядел Макрон. — Еще бы. И наверное, это не имеет никакого отношения к дочке Семпрония. Я угадал?

Катона кольнуло раздражение, но он сумел улыбнуться в ответ.

— А как же. Все у меня имеет отношение к ней. К Юлии. — От одного упоминания ее имени сладко обмирало сердце. — Ее отец дал слово, что согласится на наш с ней брак, когда я вернусь.