— Термон, я удаляюсь в свои покои. Пригляди, чтобы меня никто не беспокоил.

Распорядитель неловко покосился на Лонгина и его свиту из офицеров.

— Но венценосец. А… праздник? У нас же вечером званый ужин.

— Праздник? — Вабат поглядел, казалось, с недоумением. — Что мне прикажешь праздновать? — Он с минуту помолчал, затем как будто вспомнил: — Ах да. Ты прав, у нас же торжество. Пускай себе торжествуют. Не буду тяготить праздник своим скорбным присутствием. Сделай все как надо, Термон. Распорядись.

Повернувшись, он тронулся к укромному заднему выходу из зала приемов. Знать на его пути склоняла головы, но Вабат своих придворных как будто не замечал — шел, уставясь в пол, а подойдя к угловой дверце, исчез за ней, ни с кем не попрощавшись.

Длинные тени пролегали по одному из внутренних двориков дворца, где сейчас стоял навытяжку Макрон, а перед ним за небольшим столиком сидели проконсул Лонгин и римский посланник. В руках у них были чаши с лимонной водой. За спинами у них стоял раб, помахивая опахалом из пальмовых листьев.

Лонгин, поставив чашу на столик, кашлянул.

— Так что ты хотел нам сказать, центурион Макрон?

— Прошу справедливости, господин проконсул. Я насчет Балта. Этот человек буквально спас мою голову. Да и не только мою, а всех в той колонне помощи. Он сражался с нами бок о бок в цитадели, помог выиграть битву с парфянами. Он храбрый человек. — Макрон кивнул, словно это могло придать его словам бо€льшую убедительность. — Это неправильно — вот так убивать его, как собаку. Справедливости, господин проконсул.

Лонгин прикусил губу, что-то обдумывая.

— Понятно. Ну да, согласен, мы ему в некотором смысле должны. При сколь-либо иных обстоятельствах никто бы и думать не стал, предавать его такой смерти или нет.

Эти слова проконсула вызывали тоскливое ощущение обреченности.

— В каком, извините, смысле? При каких таких обстоятельствах?

— Быть может, — вежливо вклинился Семпроний, — положение нашему общему другу обскажу я?

— Милости прошу, — беря со столика чашу, небрежно кивнул Лонгин.

Посланник, поглядев на Макрона, улыбнулся с кроткой печалью.

— В правдивости твоих слов о князе у меня нет ни малейшего сомнения.

— Тогда за что же ему смерть? — спросил Макрон упрямо.

— Я скажу. Из соображений политической целесообразности. Пальмира нужна Риму в качестве протектората. А для этого нам и Вабату нужен этот самый договор. Для Балта в этом обновленном соглашении места нет. Правителем Пальмиры он стать не может. Балту это известно, а потому он неизбежно начнет умышлять против своего отца так же, как это сделал до него Артакс, — все это столь же неизбежно, как приход за весной лета. А иначе зачем ему было убивать своего брата? Таким образом он расчищал себе путь к трону. — Семпроний с минуту помолчал, ожидая, когда до Макрона дойдет смысл его слов. — Так что сожалею, центурион, но поделать мы ничего не можем. Возможно, князь Балт и сражался на нашей стороне. И человек он действительно храбрый. Однако он еще и безжалостный, ненасытный честолюбец. И дав ему жизнь, мы на долгие годы лишим Пальмиру мира. А потому завтра поутру князь Балт будет казнен.