Волна горечи захлестнула Макрона; понадобилось недюжинное усилие, чтобы сдержаться и не бросить что-нибудь гневливое, резкое.

— Значит, политическая целесообразность, — с толикой презрения оглядел он двоих сановников. — Превосходный эвфемизм, надо сказать. А по-моему, так походит на убийство.

Лонгин со стуком поставил чашу.

— Что за обращение, центурион! Что за наглая бесцеремонность! Мне вот уже где ваши выходки!

— Макрон прав, — перебил Семпроний. — Если откинуть словесную мишуру, это обыкновенное умерщвление. Все донельзя просто. Сути не скрыть. Но это ничего не меняет, центурион. К добру или к худу, Балт должен быть избавлен от… — посланник с самоуничижением улыбнулся, — должен быть убит. Все. Выбора нет. Это понятно?

— Понятно.

— Вот и хорошо. И еще одно, последнее. — Семпроний полез в кожаную сумку, лежащую на земле возле его стула, и вынул оттуда свернутый пергамент с дворцовой печатью. — Прибыло вчера с имперским курьером, среди прочих посланий. Адресовано вам с Катоном.

Макрон, приняв свиток, глянул на слова под печатью.

— Имперский секретарь Нарцисс. Значит, новости непременно скверные.

Семпроний отреагировал на это хохотком; к нему против воли присоединился и сам Макрон.

— Надо бы, наверное, прочесть и отыскать Катона.

— Что ж. Если надо, так надо. — Семпроний поглядел на него с отдающей лукавством улыбкой. — Мне почему-то кажется, что этого замечательного молодого человека ты застанешь в царских садах.

— Катон! Като-он! Ты где? Куда запропастился?

Макрон блуждал по пространству обширного сада, высматривая друга среди декоративных растений в чанах и кадках, а также среди ухоженных кустов и деревьев, причудливо расположенных вкруг колоннад и перистилей.[29] За ним поспешала Джесмия в своей оборванной столе с накидкой. В прохладе гаснущего дня приятно веяли своими ароматами жасмин и разные пахучие травы. Как раз сейчас заканчивались приготовления к пиру, и везде, куда ни глянь, взгляд ловил кого-нибудь из дворцовых служителей или придворных — одни озабоченно сновали с поручениями, другие беспечно наслаждались вечерней прохладой. Последние, теряя от рева заблудшего римского офицера нить разговора, недовольно косились.

— Катон, да где ты, язви тебя?

С уединенной каменной скамьи в отдалении поднялся знакомый силуэт и в слабеющем свете помахал Макрону.

— Да здесь я, здесь!

— А, вон ты где! Ну наконец-то! — Макрон зашагал к другу, вытягивая на ходу из-за пазухи свиток Нарциссова письма. — Новости из Рима! Да какие!

Дойдя до скамьи, Макрон увидел, что друг там не один, а узнав, кто с ним, несколько сконфузился.