Бернар, который в первый же момент схватился за руль, так и остался у него. Судно превосходно слушалось руля, и Бернар управлялся с ним прекрасно.

Андре, уже совершенно оправившийся, вдохнув полной грудью свежий морской воздух, принял на себя еще раз обязанности ассистента при докторе, который, не теряя ни минуты, тотчас достал из своего набора необходимые инструменты и наложил повязку на рану разбойника. Надо было спешить, так как раненый, потерявший очень много крови, бледный, с каплями пота, выступавшими на лбу, тяжело дышал и вот-вот мог умереть от потери крови. Его спустили в межпалубное помещение и уложили на койку.

Затем пришла очередь и второго раненого, который находился в беспамятстве. Рана его была ужасна. При виде ее доктор печально хмыкнул.

— Черт побери, какой удар! — воскликнул он, совершенно позабыв, что виновником этого удара был он сам.

Андре невольно улыбнулся.

У несчастного было сведение лицевых мускулов на лице. Это обстоятельство сразу бросилось в глаза доктору, и он продолжал свой монолог:

— Ну, этот пропал!.. Что поделаешь!.. Раздробление височной кости… Если бы не это раздробление, то с помощью дюжины булавок ему можно было бы сфабриковать довольно презентабельную рожу!..

Дюжина булавок!.. Доктор рассуждал об этом весьма спокойно, но из одних этих слов можно было понять, каких ужасных размеров была рана, так как булавки втыкаются не ближе чем на расстоянии двух сантиметров одна от другой.

Острие сабли Барбантона прокололо кожу.

Острие сабли Барбантона прокололо кожу.

— Проклятое раздробление!.. Что ни говори, все равно тут ничего сделать нельзя! Так перенесем же его в лазарет, и пусть будет, что будет… В сущности, ведь он сам во всем виноват!..

Между тем Барбантон, торжественный, как истинный представитель власти, приступил к допросу своего пленника. В данном случае он изображал собой военно-полевой суд.

Обвиняемый, по-видимому англичанин по происхождению, быть может, понимал по-французски, но все время хранил упорное молчание, не отвечая ни на один из вопросов.

Это, однако, не смущало полевой суд, который добросовестно заносил на бумагу свой допрос и удовлетворялся тем, что отмечал после каждого вопроса: «Обвиняемый ничего не отвечал».

На этот раз Барбантон был уверен в себе и не опасался более смешного обвинения, предъявленного ему Кардвельским судом за то, что он составил протокол против людей, собиравшихся пожирать себе подобных.

Теперь на мачте судна развевался французский флаг. Преступление было совершено на французском судне, и Барбантон, одновременно председатель полевого суда, письмоводитель и представитель вооруженных сил, обладал, так сказать, всеми правами власти.