Крестьянин все так же простодушно посмотрел на него, потом на Бланку — и широко, хитро улыбнулся, обнажив беззубый рот:

— Хе-хе!.. Так я ж и есть этот самый... агитатор!

«Ну и старикан! — подумала девушка. — А прикидывался... Чудо, а не дед!..»

Она перемотала на начало ленту с записью беседы со стариком, переключила рычажок магнитофона:

— Сейчас, дедушка, послушаете. Услышите свой голос.

— А ну-ка! — оживился он, пододвинулся ближе, шикнул на старуху, чтобы не громыхала тарелками.

Из динамика магнитофона раздался заливистый петушиный крик.

— Это я? — оторопел старик.

Мануэль захохотал во все горло, даже слезы брызнули. Бланка смутилась, но тоже не смогла сдержать улыбки:

— Нет, дедушка, нет. Это мы раньше петуха записывали в деревне, для фона.

Крестьянин ничего не понял.

— Вот те раз! Накукарекал! — то ли с обидой, то ли с насмешкой проворчал он.

За стеной дома заурчали подъезжающие машины. Донеслись голоса. Старик насторожился:

— Кого еще несет?

Дверь открылась. Пригнув голову, в избу вошел команданте — и с ним еще несколько человек в форме офицеров революционной армии. Команданте осторожно распрямился. Макушкой он едва не доставал до потолка. Приветственно взмахнул рукой:

— Салуд, отец! Салуд, мать! — Повернулся к Бланке и Мануэлю: — Салуд!

— О, здравствуй, команданте! — оживился, вскочил старик. Показал на скамью у стола.

Команданте прошел к столу. Присел с краю, положил рядом с собой шапку-каскетку. Протянул хозяину дома сигару в целлофановой обертке. Крестьянин взял, с видом знатока понюхал. Раскуривать не стал, а припрятал подарок в карман. Команданте улыбнулся:

— Специально заехал к тебе по дороге. Сын просил передать: жив, здоров.

— Еще б ему не жить-здороветь, — ухмыльнулся старик. — Большим начальником стал.