— У нас есть твой чертеж, найдем ее сами. У тебя — жена и ребенок.

Андрей внезапно остановился и пристально посмотрел на Варну. Пожалуй, лишь сейчас, впервые за все недели после пленения, он вдруг поверил в удачу, в свободу, в жизнь.

Уже входя в «Модерн», спросил Вараксина:

— А ты? Как ты будешь жить?

— Я? Война окончена, хочу домой. Там уйма дел. И семью пора заводить.

— Пустят?

— Уже есть приказ. Меня увольняют. Еду через неделю.

— А Ян Андреевич?

— И он на запад. В отпуск, в Крым. Стало быть, не исключено, что покатим впятером на одном поезде. Коли твоей жене и мальчонке разрешат врачи.

Часовой пропустил их в вестибюль, и Варна по внутреннему телефону позвонил Баку. Сообщил:

— Придется посидеть и покурить. У него допрос. Какой-то японец и Лю. Очная ставка.

Через полчаса на тумбочке дежурного задребезжал телефон. Бак приглашал их к себе.

Пропуская Варну и Вараксина в комнату, Борис Аркадьевич сказал Россохатскому:

— На том конце коридора — широкая дверь. Номер три. Это кабинет Бермана. Он ждет вас, Андрей Васильевич. Всего доброго.

…Уже стемнело, в «Модерне» зажглись огни, когда Россохатский простился с хозяином кабинета. Выйдя в коридор, он остановился возле тускло горевшей лампы, достал из кармана бумагу с грифом управления. И стал шепотом читать ее:

«Податель сего, бывший офицер Россохатский Андрей Васильевич, оказал Советской власти значительную услугу. Репрессиям не подлежит. Начальник Иркутского губернского отдела ГПУ  М а т в е й  Б е р м а н.

«Податель сего, бывший офицер Россохатский Андрей Васильевич, оказал Советской власти значительную услугу.

Репрессиям не подлежит.

22 сентября 1922 года».

22 сентября 1922 года».