Ну-ну, идите - жду... Поговорим" - тихо-тихо говорю сам себе, потом в голове рождается безумная идея...

Рукой с зажатым в ней оружием призывно машу штурмовикам, показывая, что окоп пустой.

Эй, Вилли! кричит в мою сторону ближайший из солдат.

Я! отвечаю "товарищу" и ещё раз показываю рукой, мол, давай иди ко мне, быстрее. Ком цу мир! Шнеллер!

Прячу голову в окоп, отбегаю в сторону шагов на десять, останавливаюсь, привожу в действие свою "эргедешку", выглядываю из окопа, затем сильно размахиваюсь и бросаю гранату в купившихся на мою уловку штурмовиков. Неожиданный взрыв и осколки валят с ног спокойно идущих солдат. Чей-то протяжный стон на поле красноречиво говорит о том, что им сейчас уже не до прогулки в русский окоп. Еще раз осматриваюсь и решаю, что пора догонять своих, пока друзья погибших не опомнились...

Добрался до южного окопа. Вокруг вся земля перерыта гигантскими воронками, которые ещё дымятся. Сам видел, что в перерывах между атаками немцы били по этому месту из самоходных орудий и миномётов. Старшина Максаков, ефрейтор Захаров и "хвост" Юхненко уже расположились в окопе. Ствол пулемёта неестественно задран вверх, из пробитого осколками кожуха, немного шипя, в воздух выходит ещё не остывший пар. Захарин склонился к Сороковину, устало сидящему на земле, взмокшая от пота спина которого была прислонена к дощатой стенке окопа. Рука политрука прижата к животу. Накладывая на рану отрез из не свежей ткани, оторванный от нижней рубахи, ефрейтор пытается остановить кровь. Рядом с пулемётом, среди кучи стреляных гильз лежит без сознания Лёша Сафонов.

П-пить! Дайте воды! просит Иван Павлович, произнося слова слабеющим голосом.

Ты ему пить не давай, старшина останавливает Захарина, уже поднёсшего горлышко фляжки ко рту раненого. При таких ранах пить нельзя! Смерть! Можешь только смочить ему губы и обтереть лицо.

Палыч, ты, давай терпи! Пить тебе пока нельзя! Сейчас нутро перевяжем и будем отсюда выбираться, пытается подбодрить политрука Максаков. Ничего! Дойдём до наших вылечим!

Нннееет... Не наааадо, пытается сказать Сороковин, умолкает, смотрит куда-то вверх, на безоблачное небо, потом со слабой улыбкой на бледных губах, глотая буквы, тихо-тихо выговаривает слова: Как-хой сеххотня т-тифный тень... он снова молчит с минуту, собирается с силами и пробует сказать ещё: Ван-ня, с... мной... не н-надо вос-ситься... ум-мирать пуд-ду... Саф-фонофа ун-несите...

Молчи политрук, молчи! Нельзя говорить... силы побереги... просит раненого старшина.

Почему молчит пулемёт!? неожиданно громко и твердо произносит Сороковин.