Кто ещё с тобой здесь? Горячаев жив? старшина зажигает спичку, тусклым огоньком освещая бетонный квадрат помещения. Нас трое. Со мной Васюха Лукьянчик и Коля Горячаев... Пока живы, но оба без памяти, вновь говорит раненый, потом с надеждой в голосе спрашивает: Что с заставой? Наши подошли? Немцев отогнали? Мы можем выйти из этого погребального склепа?

Заставы нет! Почти все погибли! Политрук Сороковин остался прикрыть наш отход... медленно отвечает Иван. Он зажигает очередную спичку, чтобы видеть лица раненых и продолжает этот непростой разговор. Саша, мы вынуждены уйти... Взять с собой никого не сможем. Нас четверо. Я и сержант с ранами. Хотим оставить у вас Сафронова, который еле жив. Патронов почти нет. Шансов пробиться, мало!

Я не хочу в плен! Иван, лучше пристрели! превозмогая боль, Черникин пытается встать, сквозь стон слышны слова отчаянья. Нет сил, терпеть эту боль... Ребята, прошу, добейте нас!

Посвети мне, прошу старшину, снимая с плеча вещевой мешок. Опускаю мешок на каменный пол, развязываю узел, шарю руками внутри, потом выкладываю на пол фляжку с водой, заначку и говорю: Саша, оставляю вам немного сахара, пару кусков хлеба, пробитую банку консервов и фляжку с водой.

Сержант? Артиллерист? Ты жив? узнаёт меня Черникин. Кто ещё жив?

Юхненко и Захарин... Война будет долгой. И вам надо жить! пытаюсь успокоить бойца, в то же время легко толкаю в бок старшину, мол, давай поспеши. Тороплю Максакова. Иван, поднимись... Пусть принесут Сафонова.

Максаков быстро поднимается по ступенькам наверх и исчезает из вида. Тот час открывается дверь и бойцы, держа на руках раненого Сафонова, при свете от открытой двери, спускаются вниз... Молча, стараясь не смотреть на лежащих раненых, Захарин и Юхненко осторожно укладывают на пол тело Алексея. Уходя из погреба, оба молча скрипят зубами, но так и не могут произнести ни одного слова. Я их понимаю...

Вход мы привалим горелыми досками и ветвями. Обещаю... глотаю тяжёлый ком в горле. Скажу о вас деревенским. Продержитесь до ночи... Уверен... должны помочь!

Собираюсь с силами, отвожу глаза в сторону, выдавливаю из себя слова: Прощай, Саша! быстро разворачиваюсь и ухожу из погреба...

Несколько минут потратили на то, чтобы привалить горелыми досками дверь погреба. Несколько фуражек, пахнущей гарью земли из ближайшей воронки, высыпали перед самой дверью, присыпав низ порога куском подобранной где-то проволоки, Максаков закрутил замковые ушки на двери. Постарались сделать так, чтобы всё было похоже на то, что погреб закрыт и им давно никто не пользуется. Освободившийся карабин оставляю себе, приладив себе на плечо. Пустую "мосинку", лишив её затвора, пришлось закинуть подальше в кусты. Сам затвор от винтовки Захарин зачем-то оставляет себе и убирает его вовнутрь кармана форменных брюк...