Впереди вражеский корабль быстро поворачивался, и запаниковавшие люди на нем пропускали гребки. Враги кричали, искали свои щиты, перебирались через скамьи, на которых несколько человек все еще пытались грести. Женщины вопили, когда воины натыкались на них.
– Гребите! – закричал Ралла.
Наш безымянный корабль ворвался в течение, а вражеский понесло нам навстречу. Его голова чудовища имела язык, выкрашенный красной краской, и зубы, похожие на кинжалы.
– Давай! – закричал я Сердику, и тот швырнул привязанный к цепи крюк, который вцепился в нос вражеского корабля.
Сердик потянул за цепь, чтобы крюк глубже вонзился в дерево, и подтащил чужое судно ближе.
– А теперь убивайте! – закричал я и перепрыгнул через брешь, разделяющую суда.
О, веселье быть молодым! Быть двадцативосьмилетним, быть сильным, быть властелином войны!
Теперь все это ушло, остались лишь воспоминания, да и они угасают. Но веселье прочно запечатлелось в моей памяти.
Вздох Змея нанес первый удар – рубящий удар назад. Я нанес его, приземлившись на носовой площадке чужого корабля, где один из викингов пытался отцепить абордажный крюк. Вздох Змея так быстро рубанул этого человека по горлу, что почти отделил голову от туловища. Голова откинулась назад, кровь казалась очень яркой в свете зимнего дня… Кровь, забрызгавшая мое лицо.
Я был смертью, явившейся поутру, окровавленной смертью в кольчуге, в увенчанном волчьей головой шлеме.
Теперь я стар. Зрение мое угасает, мышцы стали слабыми, я с трудом мочусь, и кости мои ноют. Сидя на солнышке, я засыпаю – и просыпаюсь усталым. Но я помню те сражения, те прежние бои.
Моя последняя жена, глупая ханжа, вечно скулит, вздрагивает, когда я рассказываю свои истории, но что еще остается старику, кроме как рассказывать истории? Один раз она запротестовала, говоря, что не желает знать об откидывающихся назад в ярких брызгах крови полуотрубленных головах, – но как еще можно подготовить молодежь к тем битвам, которые им предстоят?
Я сражался всю жизнь. Такова моя судьба, такова судьба нас всех. Альфред хотел мира, но мир не давался ему в руки, и приходили датчане, приходили норвежцы, поэтому ему оставалось только сражаться. А когда Альфред умер, его королевство было уже могущественным, но пришло еще больше датчан, еще больше норвежцев, и в придачу явились бритты из Уэльса, а с севера доносился вой ско́ттов. Так что еще мог сделать мужчина, кроме как сражаться за свою землю, свою семью, свой дом и свою страну?
Я гляжу на своих детей, на их детей и на детей их детей – и знаю, что им придется драться. И пока существует семья Утред, пока существует королевство на овеваемом ветрами острове, будет существовать и война. Поэтому мы не можем в страхе отшатываться от этой войны. Мы не может прятаться от ее жестокости, ее крови, вони, от ее зла и ее веселья, потому что война придет к нам, хотим мы того или нет.