Перед беглецами во тьме смутно вырисовывался силуэт главного здания с парой освещенных окон, за которыми владетель замка лелеял свои коварные планы и грезил о будущем величии. Слева виднелась эспланада – она заканчивалась крепостной стеной, за которой была пропасть.
Губы Лакюзона зашевелились, будто произнося:
Вдруг как будто из тени главного здания возникла человеческая фигура и голос, показавшийся беглецам более громким и зловещим, чем глас трубы Страшного суда, раскатившийся эхом по Иосафатской долине[58], крикнул:
– Стой! Кто идет?
Лакюзон вздрогнул – застыл как вкопанный и, смерив взглядом расстояние, разделявшее его и злополучного караульного, прикинул, успеет ли он до него добраться одним прыжком и пронзить ударом шпаги, заставив замолчать раз и навсегда.
Но между ночным стражем и капитаном было около двадцати пяти – тридцати шагов.
– Стой! Кто идет?.. – посторил свой вопрос латник.
Лакюзон, ничего не ответив, ринулся вперед.
Солдат вскинул мушкет и спустил курок. Ночную мглу вспорола яркая вспышка, грянул выстрел, и пуля со свистом пролетела в нескольких линиях от левого виска капитана.
В это же время солдат отступил назад и, скрывшись в темноте, заорал во все горло:
– Тревога! Тревога!..
Этот зловещий крик, прозвучавший в ночи, как набат, казалось, поднял на ноги весь замок. Вспыхнули факелы, в осветившихся окнах заметались перепуганные фигуры, слышались беспорядочные возгласы латников и слуг:
– Тревога! Тревога!..
– Мы пропали! – пробормотала Эглантина, теряя силы.
– Еще не все потеряно! – возразил капитан. – Скорей назад!
И он мигом увлек их обратно.
– Полезем обратно в водосборник, – сказал им он, – и затаимся до следующей ночи.
В тот самый миг, когда беглецы прошмыгнули во двор, пятеро или шестеро слуг, перебежав его из конца в конец, скрылись в сводчатом проходе, который только что миновали наши герои. В это же время показались пляшущие огни факелов – они приближались…
– Не успеем!.. – в отчаянии прошептал Лакюзон. – Поздно!.. Господи, неужто мы здесь и погибнем?