Рауль сделал знак горцам, охранявшим лестницу.

Двое из них заткнули Антиду де Монтегю рот кляпом, и он, невнятно крича, принялся отчаянно вырываться из их рук, потом упал на пол и забился в страшных судорогах. Затем, мало-помалу презренный негодяй присмирел – и застыл в неподвижности, словно мертвый.

Однако, судя по прерывистому дыханию и злобно сверкавшим глазам, было ясно, что он жив.

Тристан де Шан-д’Ивер наступил ему на грудь.

– Бланш, – сказал он, – приведите Эглантину. Пришло время успокоить бедняжку.

Тут кто-то из горцев крикнул:

– Полковник с капитаном!

В комнату вошли Варроз и Лакюзон.

Тристан указал им на Антида де Монтегю, снова забившегося в ярости у его ног, и прибавил:

– Как видите, справедливость восторжествовала.

– Да, – отвечал Лакюзон, – и, клянусь, дело на этом не закончится, оно будет доведено до полного конца и послужит ярким и грозным примером для будущих предателей!

Потом он спрсил:

– А где Эглантина?

– Здесь, – ответил барон.

В самом деле, девушка, бледная как полотно, но очень счастливая, появилась в узком проеме двери на винтовую лестницу вместе с матерью, которая поддерживала ее, приобняв.

Девушка в порыве радости и сестринской нежности бросилась капитану на шею, потом склонила голову перед Раулем, и, когда он поцеловал ее в лоб, ее бледность вмиг исчезла.

– Дитя мое, – проговорил тогда Тристан дрожащим от волнения голосом, – ваша мать и я – мы оба согласны благословить ваш союз с моим сыном, Раулем де Шан-д’Ивером… Дочь врача обездоленных, двоюродная сестра капитана Лакюзона сделает честь семье, которая ее примет, сколь бы высоко ни было положение этой семьи.

И Тристан с Бланш, эти два мученика, наконец-то спасенные, возложили руки на склоненные головы Рауля и Эглантины.

Владетель Замка Орла, в отчаянии наблюдавший эту сцену, ревел, точно демон, поверженный мечом архангела Рафаила.

Тут Тристан как будто что-то вспомнил.