– Это, несомненно, воспаление легких, – безапелляционно заявил я родителям девочки, выслушав ее грудную клетку допотопным «стетоскопом» начала века. – Но у меня есть снадобье, которое ей поможет, и оно обойдется вам весьма недорого…
Разумеется, я был здесь не для того, чтобы набить себе мошну, но иное мое поведение показалось бы этим людям странным, – они ведь не дожили еще до развитого социализма!
Заручившись заверением отца девочки в том, что я получу свои деньги, я вынул из сумки «снадобье» – склянку с капсулами «Ципробая». С тяжелым сердцем вложил я в ладошку ребенка сразу две и проследил, чтобы она проглотила их, запив водой из поданного хозяйкой дома ковша. Потрепав маленькую Аглаю в последний раз по головке, я поднялся и с достоинством получил с ее отца плату за лечение. Он дал мне даже немного больше того, что я затребовал, но просил никому не говорить в городе о том, что я встречался с ним. Я уверил его в этом, сославшись на врачебную этику.
Не слишком доверяя перегруженной хлопотами матери больного ребенка, я оставил хозяйке дома еще шесть капсул антибиотика да несколько таблеток жаропонижающего, расписав часы приема лекарства. По моим расчетам, ударная доза «Ципробая» уже к утру вернет здоровье ребенку, сделав ненужной помощь мертвой жительницы погибшего Улюка. Раскланявшись и отказавшись от похлебки с гусиными потрохами, я покинул дом, ибо моя неприятная миссия была завершена. Еще раз оглянувшись, я попросил у Аглаи прощения и зашагал прочь.
Проходя через врата, я словно воочию увидел, как обрадованный чудесным исцелением дочери отец гонит заморенную лошаденку в сторону Николопетровки, и никто не смеет приблизиться к саням, поскольку никакой необходимости в этом нет. И вот, следующей ночью когтистые лапы Зинаиды, сумасшедшей жены Гудика, стискивают горло семилетнего ребенка – моей Аглаи, которой суждено существовать впредь лишь в моей памяти, поскольку своим поступком я лишил ее будущего. Слабым утешением мне служило то, что теперь, конечно, не случится и того страшного убийства в ванной, свидетелем которого я стал в детстве, и судьба Альберта Калинского, моего несчастного друга, вероятно, сложится теперь иначе. Но самое главное – теперь не родится тот, благодаря кому мне вообще пришлось участвовать во всей этой истории, тот, кто посмел назваться моим сыном и ограбил могучего, но уязвимого Штурмана…
Да, конечно, выбор мой был мучительным, но он должен был быть сделан, ибо, как говорят венгры – одной задницей два пера не удержишь…