Спустившись с конуса, Бенита отправилась искать отца, которому она до сих пор ничего не говорила о своих планах. Момент был подходящий: она знала, что в данную минуту старик был один. По счастливой случайности, Мейер в этот день отправился вниз, чтобы попытаться убедить макаланга дать ему десять-двенадцать человек для помощи при раскопках. Хотя Молимо один раз уже отказал ему в подобной просьбе, но Мейер был не такой человек, чтобы так просто отступиться от своих намерений; он полагал, что если удастся увидеть Тамаса или других предводителей макаланга, то он сможет при помощи подкупа, угроз или каким-нибудь иным способом заставить их забыть все суеверные страхи и получить от них помощь. Само собой разумеется, что он и тут потерпел полную неудачу: все они заявили ему, что им запрещено входить в священное место под страхом смерти и что в случае неповиновения их неминуемо должна постичь Небесная Кара; в таком случае их племя было бы окончательно уничтожено – со всеми его корнями и ветвями.

Мистер Клиффорд, на здоровье которого начинало заметно сказываться утомление от ежедневной тяжелой работы, воспользовался отсутствием своего компаньона, чтобы немножко поспать в хижине, которую они выстроили для себя под раскидистыми ветвями баобаба. В ту минуту, когда Бенита подходила к хижине, он, зевая, вышел оттуда и спросил дочь, где она была. Бенита ответила.

– Неприятное место, – заметил он. – Я ни разу не решился на него взобраться. Что ты там делала?

– Я хотела воспользоваться отсутствием мистера Мейера, чтобы осмотреть реку. Если бы он увидел меня, то тут же разгадал бы мои намерения. Боюсь, что он и так догадывается.

– Для чего ты осматривала реку, Бенита?

– Я хотела выяснить, возможно ли бежать вниз по реке в лодке. Но это немыслимо. Ниже начинаются быстрины, а по обеим сторонам тянутся скалистые горы, покрытые сплошным лесом.

– А зачем тебе это? – спросил он, пристально и с любопытством глядя на дочь.

– Я хочу бежать по многим причинам, – горячо ответила она. – Я ненавижу это место… это самая настоящая тюрьма, и мне противно самое слово «золото». И потом… – и она замолчала.

– Что потом, дорогая?

– И потом, – ответила она, понижая голос до шепота, словно боялась, что Мейер услышит ее даже с подножия холма, – я также боюсь мистера Мейера…

Признание дочери, по-видимому, не удивило старика, он только кивнул головой и сказал:

– Продолжай же.

– Отец, мне кажется, что он сходит с ума; сознайся, что для нас не слишком приятно жить в полном одиночестве, в обществе умалишенного, особенно когда он начинает разговаривать со мной так, как говорит теперь.