– А судьбы, характеры, думаете, не нужны, – поднялась на защиту профессии Тамара. – Всегда хочется написать что-нибудь путное.

– Тамарочка… – Любимцев внес большую миску с дымящимися пельменями. – В судьбах пусть писатели копаются. У Егора хватка: в горном деле разобраться – это вам не фунт изюма, а он глубоко влез. Мне приятель из Совмина однажды говорит: почитаешь Перелыгина, так вас там половину разогнать пора. – Он положил в тарелку пельмени и подал Тамаре.

Егор слушал эту болтовню, прикладываясь то к коньяку, то к шампанскому. Его немного «вело», Городок казался сейчас особенно незащищенным и мог пасть как крепость, перейти в руки проходимцев, проникающих в окружение Сороковова, который дурачит государство, а он, Перелыгин, знает, что непостроенный прииск уже обречен и торит дорогу к краху, а поскольку строит его Сороковов, значит, он и торит дорогу к краху…

Они говорили об этом в больнице с Любимцевым, но тот неотразимо возразил: «Строить все равно придется, так лучше я, чем другой, а там – что будет, то и будет». В его голосе слышалась такая упрямая твердость, что Перелыгин не спорил.

– Согласитесь, – Градов подсел к Барятинской, – то время сохранило и свою особость, и легендарность. Есть в нем… – он пощелкал пальцами, – магия необыкновенного, преступного и привлекательного. Что бы кто ни говорил, а эта смесь будоражит и будет будоражить. Люди со свойствами того времени всегда интересны.

– Должна тебя разочаровать, Олежек. – Барятинская доверительно наклонилась к Градову, прислонившись к его плечу. – Романтика – да, легенд – сколько угодно, необыкновенного – выше крыши. А результат?

– А золото? – вскинул брови Градов.

– Двигайтесь поближе, Егорий. – Барятинская кивнула Перелыгину. – Не мешайте женщинам сплетничать, я хочу с вами, мужиками, выпить. Ты, Олежек, про человека забыл. Кого мы тут вырастили? Кто есть коренной дальстроевец? – Барятинская прицелилась в переносицу Градова. – Смесь… – Она приподняла фужер, посмотрела на свет. – Коктейль из свободного романтика, уголовного криминала, политического авантюриста, выправленного чекистами в духе марксизма-ленинизма, и прибавь сюда еще сталинский приказ.

– Гремучая смесь, – рассмеялся Перелыгин.

– Вы правы, Егорий, закваска была гремучая. – Барятинская отпила из фужера. – А на выходе получился простодушный, смелый, жесткий и беспощадный, сильный в дикой природе и беспомощный в цивилизованном мире трудолюбивый человек, которому все можно доверить. – Она засмеялась, опять подняла фужер, требуя внимания. – Все, кроме спиртного. Почему бы нам за него не выпить?