Заговорив о Громове, Перелыгин вспомнил то необычное знакомство. Познакомил их Глобус. Перелыгин собирал материал на автобазе. Глобус был ее знаменитостью, как и Городка, республики, Северо-Востока, а значит – всей страны. Он только подъехал из Магадана – вез на прииски соки, напитки. Перелыгин напросился к нему в попутчики.

Невысокий, плотный, кривоногий, широкий в плечах, лет пятидесяти, Глобус получил свое прозвище не за внешнее сходство темноволосой головы с мячом, а за пройденный по северным трассам путь, равный экватору, без капитального ремонта.

Тогда, апрельским днем, они выехали с базы. Приближались майские праздники, Перелыгин с радостью предчувствовал задушевный разговор, кучу северных баек. Но Глобус оказался ярым индивидуалистом, поносил коллектив, с тщеславной гордостью рассказывал, как ушел из бригады, где половина раздолбаев. Не признавал даже напарников.

– А ты думаешь, почему я на десять лет вперед всех уехал? – скрипел он недовольным голосом. – Потому что машину, как жену, никому не доверяю. Она же кормилица, я в ней живу. Думаешь, вру? – покосился он. – Ей-ей, дома реже бываю. Не-е-е-т, – скрипел он, – за раздолбаями только и знай дерьмо подчищай – там не докрутят, тут не довертят. Поколение наездников, чего с него взять.

Перелыгин уныло слушал Глобуса, очерк срывался. «Что напишешь про этого жлоба?» – злился он.

– Мне, было дело, восемь скатов пропороли, – со скрипом засмеялся Глобус, – прямо на базе. В людях злобы и зависти невпроворот.

– Ветром ее надуло, что ли? – злорадно ухмыльнулся Перелыгин.

– Откуда я знаю, – искренне удивился Глобус. – Вы молодые да умные – разбирайтесь, наше дело – баранку крутить. Только я тебе так скажу, парень, если впрямь интересуешься: раньше на трассе братство было, порядок, а теперь… – Он шлепнул широкой ладонью по рулю. – Раздолбайство! А что да почему, сам думай.

Некоторое время ехали молча.

– Я, знаешь, – оживился вдруг Глобус, – было дело, еду, слышу мотор чухает. Встал. Мороз за пятьдесят. Тихо. В тумане – как в молоке. Ну, открыл капот, ковыряюсь. Слышу, позади машина подъехала. Ага, думаю, не перевелись, значит, правильные кадры.

– А сами-то всегда останавливаетесь? – съехидничал Перелыгин.

– Э, парень, – не заметил иронии Глобус, – я тридцать лет тут шоферю. Раз, по молодости, мимо стоячего проскочил, приехал на базу, а меня – в «яму», в слесаря, значит. И не пожалуешься! Так нас, дураков, учили. А потом уже – мы. Я о чем? – вернулся он к своему рассказу. – Машина остановилась, но никого нет. Странно. Дай, думаю, посмотрю. А этот раздолбай у меня фильтры габаритные скручивает! Не, ты представь! – Глобус неожиданно весело закрякал. – При живом водиле! И самое-то главное, ты слушай… – Глобус всерьез развеселился. – Я ему: ты чё, парень, умом тронулся? А он мне, не, ты слышь, он мне: тебе-то что? Мне габариты нужны. Я так и онемел. Ну, думаю, вовсе народ сбрендил, беспредельщики, так их растак! А машина-то не наша, не базовская, с Городка. Я тихонько в кабину за монтировкой. Возвращаюсь, а он, хоть бы хны, крутит! Может, говорю, ты того, заболел, так я тебя щас подлечу! Ты же, гад, на моих глазах мою машину шаманишь! Тут он начинает въезжать в ситуацию и дико ржать. А я уж было монтировкой его чуть не отоварил. Чего ржешь, спрашиваю, олень? А он мне: я думал, ты сам присоседился, движок-то заглушен, в тумане хрен чего разберешь. Отметили, короче, с ним по маленькой знакомство, да так вместе до Магадана и дошли. Ну? – не повернув головы, спросил довольный Глобус. – Загадал тебе загадку?