– А я тебе говорю, что если они заговорщики, то это их дело.

– Да, правда. Ведь я больше не служу у Алансона. Пускай себе разделываются, как хотят.

Между тем куропатки достигли, по-видимому, той степени прожаренности, какую любил Коконнас, поэтому пьемонтец, рассчитывающий на них как на главное блюдо своего ужина, позвал мэтра Ла Юрьер снять их с вертела.

В это время Генрих Наваррский и де Муи устроились у себя в комнате.

– Сир, вы видели Ортона? – спросил де Муи, когда Грегуар накрыл стол.

– Нет, но я получил записку, которую он положил за зеркало. Мне думается, что мальчик испугался; дело в том, что его застала там Екатерина, поэтому он убежал, не дожидаясь меня. Сначала я встревожился, когда Дариола сказала мне, что королева-мать долго разговаривала с Ортоном.

– О! Это не опасно. Он парень изворотливый, и, хотя королева-мать знает свое дело, он обернет ее вокруг пальца, я уверен.

– А вы, де Муи, видели его потом? – спросил Генрих Наваррский.

– Нет, но я его увижу сегодня: в полночь он должен зайти сюда за мной и принести мне аркебузу, а по дороге он мне все расскажет.

– Что это за человек был на углу улицы Де-Матюрен?

– Какой человек?

– Тот, что дал мне плащ и лошадь; вы в нем уверены?

– Это один из самых преданных нам людей. А кроме того, он вас не знает, сир, и остается в неведении, с кем он имел дело.

– Значит, мы можем говорить о наших делах совершенно спокойно?

– Конечно. Кроме того, нас сторожит Ла Моль.

– Чудесно. Герцог Алансонский не хочет уезжать, он очень ясно высказался на этот счет. Избрание герцога Анжуйского польским королем и нездоровье короля Карла изменили все его намерения.

– Так это он провалил наш план?

– Да.

– А он не выдаст нас?

– Пока нет, но предаст при первом удобном случае.