Через несколько минут этого благородного соревнования создалось впечатление, что обе птицы вот-вот скроются из глаз. Цапля представлялась не больше жаворонка, а сокол виднелся черной точкой и с каждым мгновением становился незаметнее.

Ни Карл, ни окружающие уже не скакали вслед за птицами. Все остановились и не спускали глаз с сокола и цапли.

– Браво! Браво, Остроклювый! – вдруг крикнул Карл. – Смотрите, смотрите, он взял верх! Го-го!

– Честное слово, не вижу ни того, ни другой, – сказал Генрих Наваррский.

– И я тоже, – сказала Маргарита.

– Но если ты не видишь, Анрио, – ответил Карл, – то можешь еще слышать, во всяком случае – цаплю. Слышишь? Слышишь? Она просит пощады.

В самом деле, три жалобных крика, уловимых только для очень развитого слуха, донеслись с неба на землю.

– Слушай! Слушай! – крикнул Карл. – Ты увидишь, как они начнут спускаться гораздо быстрее, чем поднимались.

Действительно, в то время как король произносил эти слова, показались обе птицы. Пока виднелись лишь две черные точки, но по величине точек можно было легко заметить, что сокол держит верх над цаплей.

– Смотрите! Смотрите! – крикнул Карл. – Остроклювый забьет ее.

Цапля, находясь под хищной птицей, даже не пыталась защищаться. Она быстро шла книзу, все время подвергаясь нападениям сокола, и только вскрикивала в ответ. Вдруг она сложила крылья и камнем стала падать вниз, но то же самое сделал и ее противник, а когда цапля хотела расправить крылья, чтобы лететь опять, последний удар клюва распластал ее в воздухе; она, кувыркаясь, начала падать, и как только коснулась земли, сокол пал на нее с победным криком, покрывшим собою смертный стон побежденной.

– К соколу! К соколу! – крикнул Карл, пуская галопом лошадь, и поскакал в том направлении, куда спустились обе птицы.

Вдруг он сразу осадил лошадь, вскрикнул, выпустил из рук поводья и уцепился одной рукой за гриву, а другой схватился за живот, как будто собирался вырвать внутренности.

На его крик собрались все придворные.

– Ничего, ничего, – говорил Карл с блуждающим взором и с горячечным румянцем на лице, – у меня было такое ощущение, точно мне провели по животу раскаленным железом. Едем, едем, это пустяки!

И Карл снова пустился вскачь. Герцог Алансонский побледнел.

– Что нового? – спросил Генрих у Маргариты.

– Не знаю, – ответила она. – Но вы заметили, мой брат сделался пунцовым.

– Это ему не свойственно, – ответил Генрих.

Придворные удивленно переглянулись и последовали за королем. Наконец все добрались до места, где опустились птицы; сокол уже выклевывал у цапли мозг.