— А чего он крикнул-то? Знаешь эту тайну, Корнила?.. — загомонили бурлаки.

— Знаю, — сказал Корнила.

Осташа даже подался вперед из-за елового ствола, чтоб не прослушать заветные слова.

— Ну скажи, чего он кричал?..

Корнила оглядел всех, снял шапку и сказал:

— «Господи, прости!»

СКАЗКА

СКАЗКА

Осташа проснулся. Никешки рядом не было — то-то холод и продрал до костей. Дрожа, Осташа выполз из своей берлоги. Кругом стоял туман. В белой мгле можно было видеть лишь полянку на пять шагов вокруг себя. Деревья превратились в комли высотой в человеческий рост, дальше словно обломленные буревалом. Сверху словно из ниоткуда свисали густые еловые лапы. Костер почти прогорел. Мужики спали вокруг углей, завернувшись в лопотину, замерзшую, как береста. Где-то, неведомо где, пинькала лесная синичка. Журчание недалекого перебора Цветники превратилось в холстяной шорох.

Осташа навалил в костер разбросанные вокруг сушины, сквозь колючие еловые объятия напрямик спустился к реке. Казалось, что он все время находится в тесовой, выбеленной горенке без окон. Мучнистый свет висел в воздухе сырой пылью. Островок битых камней под ногами, накреняясь, наполовину уходил в темную воду.

Осташа присел, умылся и остался сидеть на корточках, свесив руки с колен. Вода беззвучно капала с ладоней. Надо было прочесть молитву, но мешал какой-то непонятный страх. Где он сейчас?.. Не на оборотной ли стороне, про которую говорили бурлаки вчера ночью?

Сегодняшний день будет решающим. Вечером барка должна пробежать Гребешок и вырваться из теснин. Дальше уже будут только холмы да покатые горы, а скалы кончатся, и Чусовая разольется спокойная, словно пруд. Но это будет вечером, а с утра его ждут Царь-бойцы, и сердце их — сам Разбойник. Сумеет ли он пройти Разбойник, как хотел — отуром? Сегодня решится: явится ли батина правда на Чусовой, или он, Осташа, убив свою барку, уйдет во вреющие воды. Боязно было читать утреннюю молитву — словно проявить себя перед богом. А вдруг господь уготовал ему на сегодня сон под бегучей волной? Прочтешь молитву — и сразу увидишь, как в тумане плывет лодка святого Трифона…

— Отче наш, — зажмурившись, зашептал Осташа. — Иже еси на небеси…

Он шептал и все яснее начинал слышать тюканье подкованного лодочного шеста по донным камням.

Он открыл глаза. Серым, размытым пятном в тумане двигалась лодка. Осташа помертвел и замер, словно надеялся, что святой Трифон проплывет мимо, не заметит его.

— Вон она, точно! Правь к берегу! — донесся глухой, как из-под шубы, но все же узнаваемый голос Никешки.