Принц Оранский лично приезжал на корабли. Ему снова пришлось убедиться в их всегдашней готовности к бою. Как один человек гёзы поклялись не подпустить врага к осажденному ими Мидделбургу. Это было несколько дней назад.

Гёзы теряли последнее терпение.

— Чего они копаются там, дьяволы? — ворчали матросы.

— Слыхали? — спросил один из них. — Альба-то фьюить — улетел домой общипанным петухом, без гроша в кармане.

— И кружным путем — сушей! — добавил, смеясь, Иоганн. — Видно, мы отшибли у него желание ездить по морю.

Матросы захохотали.

— А на его место посадили какого-то Рекезенса.

— Другого волка! Зубы те же, только шерсть чуть помягче!.. — бросил презрительно мавр. И вдруг весь насторожился. — Стойте! На переднем судне заметили неприятеля.

— Гото-овься!.. — пронеслась команда.

Матросы разбежались по местам.

На флагманском корабле[58] в это время шел спор. Адмирал Буазо назначил на место заболевшего капитана Шота флиссингенца Клаафа Клаафзона. Но при приближении врагов Шот не захотел уступить чести победить испанский флот. Он вышел из каюты, едва держась на ногах, чтобы принять командование. Клаафзон наконец уступил, посоветовав спустить большую часть людей под палубу после первого же вражеского выстрела. Шот настаивал, чтобы все, напротив, оставались на деке[59] для немедленного абордажа.

Гёзы кричали:

— Кой черт нам прятаться, как крысам в норы? Слушай Шота!..

— Оставаться на деке! Да здравствует Шот!..

— Да здравствуют «морские нищие»!..

— Свобода родине!..

— Готовь абордаж!..

Мнение Шота восторжествовало. Люди взялись за абордажные крюки и пики.

Суда Ромеро приближались. Распустив паруса, они шли навстречу гёзам, как огромные хищные птицы.

Рустам стоял со всеми наготове. Взгляд его был мрачен. Черные волосы трепал ветер.