Полицейский уже связал руки приказчику его же поясным ремешком. Мужик боялся открыть глаза и дышал неровно, порывисто, как испуганный до смерти человек.

— Пойдешь с нами к баньке, голос подашь, чтоб открыли задвижку, — неторопливо внушал Потапыч пленнику. — Если что не так сделаешь, тут же и зашибем, без всякого суда. Все понятно?

Из бани вышел еще один человек, в черном жилете. Посмотрев по сторонам, начал мочиться на угол груба. Необычайно широкая спина, застывшая в напряжении, и хилые ноги-коротышки — очень запоминающаяся фигура.

— Да сколько их там? — прошептал управляющий, скорчившись за кучей ботвы.

— Кто это? — спросил Засекин из ложбины между грядками.

— Самый паразит, — шепотом ответил полицейский, вытягивая шею. — Захар Порфирьевич Чернуха, по прозвищу… в общем, матерное прозвище. Он третий человек в их семействе, сразу после Сеньки, что с ногой мается… Из бывших каторжан, пригнали на поселение. В Тамбовской губернии над бабами сильничал…

— Все-то ты про всех знаешь, Потапыч, — проворчал Засекин. — И про меня тоже? Признайся.

— Про тебя, Демьяныч, ишшо не все. Скользкий ты человек и тайный.

Федот и Алексей неожиданно вышли из сруба и поспешили к центру села, шагая по капусте. Дождавшись, когда они скрылись за дальним плетнем, Засекин поднялся в полный рост.

— А теперь за дело! — И мне: — Уйди куда-нибудь, хотя бы к речке. Не для тебя будет зрелище.

Я заупрямился. Ведь самое интересное только и начинается! Засекин раздраженно толкнул меня в плечо.

— Я твоему отцу слово дал! Ну!

— Иди, паря, в каменный дом, — сказал полицейский, вглядываясь в огородную даль. — Скажи Гликерье Ивановне, моей супруге, чтобы ставила самовар. Сейчас будем.

Я спустился к речке и пошел по тропке среди тальников к полицейской усадьбе, ее можно было издали распознать по железной оцинкованной крыше, выпирающей из темной зелени старого сада.

На камнях возле протоки я увидел зыряновских мужиков, полощущих окровавленные тряпки и рубахи. Димка Чалдон возвышался среди них, хотя и сидел сгорбившись. Все же досталось ему разбитой бутылкой — щека была разворочена чуть ли не до зубов. Другой, наверное, ныл бы, лежа пластом, а он словно не замечал своего увечья.

— Ты оттуда? — Он показал пальцем в сторону бани. — Что там?

Я начал рассказывать. Сутулый мужик, главный, наверное, среди них, замахал длинными, тонкими руками.

— Не надо нам ничего более знать! Хватит! Уже втравил один раз, на том спасибо. Накушамшись до отвалу! Надо поскорей бежать отсель! Из этого блудного становища! Я ж сразу говорил: давайте обойдем стороной, как умные люди. Дак нет… Учат вас, учат, а вы все неучи.